Фуад был центральной фигурой среди скульпторов. Они с моей тетушкой, по мнению свободного диссидентско-богемного пространства, наложили страшную тоталитарную печать на всю республику. Я слышал, что этот тандем напоминал что-то вроде пары академика Юдина с академиком Митиным в философии плюс Минц. Страшные ребята[10].
Правда, в бумагах другого деда, по материнской линии, я находил документы, говорящие о том, что мой отец и тетушка Шукюфа, будучи молодыми людьми, издевались над советской властью и над советскими руководителями. Но одно другому не мешает.
Фуад спас мне жизнь.
Как-то мы с ним и его дочкой от первого брака пошли гулять и купаться в Каспийском море. А я плавать совсем не умел, но очень дочка его мне нравилась. И я возьми да и прыгни в воду со скалы. Тут же пошел ко дну. Сначала он не хотел верить в то, что это происходит. Я тоже долго сопротивлялся чтобы позвать на помощь: она-то сидела наверху. Когда уже третий раз ушел вниз, крикнул: «На помощь!» А он не понимал, что всё по-настоящему. Но когда я снова позвал на помощь, он прыгнул в море, как огромный морж, и вытащил меня. Мы возвращались на дачу, я чувствовал горячий стыд, что повел себя так по-дурацки. Мне было 14 лет. На даче был бассейн, и вокруг него низкая стенка. Когда мы пришли, на парапете лежала дохлая птица. Дочка Фуада подошла и сказала: «Ой, птичка мертвенькая лежит». И я с облегчением подумал: «Боже, какая дура». И тут же потерял к ней интерес.
Шукюфа вышла за Фуада, родила дочку Гюли. Сама доросла до заместителя президента академии наук и при странных обстоятельствах умерла очень рано, в начале 80-х. Но Гюли считает, что ее убили. Фуад Абдурахманов умер еще раньше.
Тетушка Шукюфа-ханум была очень яркая. Она как бы «будила чувства». Не красавица, рыжеволосая, сероглазая, скуластая, с твердым лицом, твердо очерченными губами, с властным жестким характером. Такая монгольская ханша. Её в семье звали «монголкой». Любопытная женщина. Моя мать тоже была скуластой, но лицо ее более деликатное, более женственное, чем у Шукюфы.
Я был на её защите докторской степени в Москве. Подумал тогда, глядя на нее: какая интересная женщина. И не высокая, и фигура у нее такая монгольская, коренастая. Но что-то было в ее густых темно-рыжих волосах, в ее серых глазах, высоких скулах… Какая-то «правильная» жилка. Женщина из той породы, для которой государственная власть — она же личная — важнее родственников и детей. Которая живет не интересами женщины, а интересами истории, интересами власти. По своей сути Шукюфа была ханшей — из тех, кто выбирает, кого из своих трёх-четырёх сыновей оставить в живых, а каких убить, чтобы пресечь борьбу за власть. У нее не случилось в жизни такого выбора, но по своей закваске она могла бы стать «решалой» женского рода в шатре в кочевом роду.
То, что она находилась в институте философии, ей самой было странно. Но другого варианта у нее не случилось. Она добралась до заместителя президента академии наук в Азербайджане, будучи женщиной. Наверняка затоптала и съела кучу народа на своем пути. И я не удивлюсь, если ее дочка Гюли права, что мать убили. Но Гюли неуравновешенная особа — доверять ей нельзя.
Отец мой был моложе своей сестры, моей тетки, и совершенно другой человек. Он вообще не хотел связываться со всей этой ерундой — властью, политикой, государством. Но он вполне реализовал себя и свою карьеру.
Человеком он был очень мудрым в плане эскапизма, прирожденным аутсайдером. И он не хотел иметь ничего общего с историей семьи.
В 16–17 лет отец убежал в Москву и поступил в Суриковский институт — он тогда назывался как-то иначе. Когда учился в Суриковском, он на какой-то молодежной вечеринке встретился с моей матерью.
Отец обладал необычайно красивой внешностью. Точеное лицо, вьющиеся темные волосы, голубые глаза. У всех моих родственников в нашей семье по отцовской линии глаза голубые или серые. Я никогда не видел таких странных голубых глаз, каку моей бабушки с отцовской стороны, — его матери Гюли (мою двоюродную сестру назвали в ее честь). Она уже сильно болела, когда я ее узнал поближе. Говорила только шепотом. И держалась очень тихо, старалась быть в тени. У нее сохранился удивительно пронзительный взгляд. У моего отца и у его сестры — светлые глаза. А у дочери тети черные глаза, потому что тетка вышла замуж за Фуада Абдурахманова, брутального смуглого человека невероятных размеров, невероятного роста, — он внешне соответствовал своим идеям скульптора-фундаменталиста.
