Помню, Москвин ответил:
— Ты знаешь, он похож на кабана…
— На кабана? Я хочу с ним познакомиться.
— Хорошо, — сказал Москвин, — Будет день, у одного моего приятеля будет чтение. Мамлеев только читает, приходит и читает. Я тебя приведу.
Это обещание мне запало. Я вдруг почувствовал, что моя романтическая история с издательством «Медицина» исчерпывается и подходит к концу. Это было абсолютно тупиковое направление жизни. Невозможно нормальному человеку ходить и заниматься корректурой бессмысленных текстов, какой-то абракадабры, получать 60 рублей и терять большую часть дневного времени.
Приходит назначенный день — это было 11 ноября 1967 года.
Мы с Москвиным встречались перед метро «Библиотека имени Ленина», где сейчас вход в Боровицкую. Одна из моих любимых площадок: 16-й троллейбус ходил недалеко от Остоженки, от Мансуровского, где я тогда вынужденно жил, вернувшись из вооруженных сил. Мама тогда была еще в Тбилиси с Теймуразом.
Вот мы встретились. Подошел Мамлеев, и с ним невысокая девушка с невероятной физиономией: у нее были вывернутые ноздри и вздернутый нос, похожа на карикатурного Гавроша. Она явно мерзла в невменяемом пальтишке, как будто у кого-то украденном или вытащенном из мусорной кучи. Тонкие, как мне показалось, ноги болтались в широких голенищах сапог. При этом ниже полы пальто и до начала сапог коленки были голые, а было уже холодно. Она излучала вид лихости, невероятного драйва, удали. В общем, шло от нее что-то разухабистое и позитивное.
А Мамлеев на первый взгляд не производил особенного впечатления. Я бы назвал его инженером, сотрудником ЖЭКа или учителем, которым, кстати, он и оказался. С портфелем, в ратиновом пальто, он утробно и уютно покрякивал и поглядывал. Он не произвел впечатления какой-то «вспышки сверхновой» при этой встрече.
Мы двинулись к месту, где должно происходить само чтение, — на Большую Полянку. Вел нас Москвин, он знал дорогу. Мы пересекли Большой Каменный мост, прошли несколько зданий, миновали поворот на Якиманку и спустились чуть-чуть дальше. На левой стороне одно из больших зданий по Большой Полянке — чуть ниже того места, где разветвляются Полянка и Якиманка. Дом 11, хотя могу ошибаться. Мы поднялись на какой-то этаж, без лифта. Коммуналка. Хозяин нам открыл дверь.
Я спросил: «А про него что надо знать, кто он такой?». Москвин тихо ответил, что просто инженер. «Просто инженеры» — особая категория в тайной Москве.
У хозяина было лицо человека, страдающего тайными пороками. В обязательных обвисших трениках, в майке. Он провел нас в свою комнату, комнату классического инженера в центре Москвы, — с какими-то невнятными книжками, какими-то невнятными диванчиками, каким-то невнятным патефончиком, псевдовольтеровскими креслами.
Мы расселись, попили чай.
В процессе пития чая Лорик, она же Лариса Георгиевна[101], меня поразила. Она рассуждала обо всем — причем с невероятной лихостью, приправляя речь густым матом. О Канте, о Ницше, о Достоевском. Они у нее была своя Animal Farm: Феденька Ницше, Моня Кант.
— Моня Кант, — орала она, — изобрёл ноумен! Это же… твою мать, надо! Вот просто представить, что Моня Кант изобрёл ноумен!
Я смотрел на нее квадратными глазами, потому что никогда в жизни не видел ничего подобного. И надо сказать, что это все мне очень понравилось.
После этого мы расселись, и началось чтение. С первых фраз, произнесенных Мамлеевым, я был захвачен этим чтением как чем-то совершенно потрясающим, чем-то, что все переворачивает. Суть мамлеевской прозы в том, что человек занимается инфернальным бредом, потому что за этим ему брезжит привкус дальнего преображения, к которому он идет сквозь все.
В этот вечер было два рассказа — «Антижизнь» и «Голос из ничто».
«Антижизнь» — про одинокого психопата, который охотился на кошек и вступал в контакт с ощущениями этого потустороннего преображения, которое маячило сквозь все.
«Голос из ничто» — встреча в пивной с Абсолютом, осуществившим очередное падение вниз. Дядька в растянутой синей майке с пивным бокалом в руке объясняет герою, что Абсолют не первый раз совершает падение и восхождение, что он был Абсолютом в неимоверных высях запредельного безграничного блаженства, потом он превратился в некий персональный Великий дух, потом в архангела, потом спустился по ступеням тронов и могуществ. Сейчас он человек, но его падение вниз скоро продолжится на новом витке. Он уже чувствует приближение затмения человеческого сознания и обрывки воспоминаний прошлых его путешествий, когда он был слоновьей какашкой или еще чем-то в конце своей деградации. Но дальше он снова поднимется вверх. Такой вот очень странный голос из ничто в беседе двух хмырей в пивной, засиженной мухами.
