А он говорит:
— Ты ведь турок?
Я отвечаю:
— Да.
С гордостью.
— Не еврей?
— Нет, я не еврей.
— Ну вот и веди себя как турок, а не как еврей. Садись, «два».
Интересный человек по-своему. Бравый капитан, говоривший мне «Ты же турок, садись, "два"», пивший спирт со смершевцем, был парторгом. Когда в 1961 году появилась программа партии (классе в седьмом или восьмом я учился в это время) — «наше поколение будет жить при коммунизме через 20 лет» и всё такое, — я воспринял эту программу как признание стратегического исторического поражения советской власти. Что вызвало у меня, конечно, восторг, потому что я партию ненавидел.
Советская власть в этой программе сама расписалась в том, что она купила себе веревку, намылила и еще выдает ее за шелковый галстук.
На одном из уроков вдруг Нил Палыч стал комментировать эту программу и сказал:
— Ну вот четко обозначены главные задачи и цели без всяких дураков. Вот что главное — брюхо набить, это стратегическая задача коммунистической партии.
Со мной рядом сидел Дружинин, маленький зашуганный полуеврей, с которым я одно время дружил. И он мне шепотом говорит:
— Сами признаются и не стесняются.
Он уже был мной слегка подучен, но и без того он был довольно забавный: читал фрейдистов 20-х годов.
Много лет спустя после школы мы зашли с Лешей в магазин на Пречистенке и встретили Нила Палыча, сильно постаревшего. Он узнал нас и пригласил пить пиво.
Смершевец мне запомнился особо.
С утра 12 апреля 1961 года стало известно, что человек полетел в космос. Гагарин летал час. Мы не знали, как он взлетел, как летал.
По радио говорит Левитан:
— Сегодня впервые человек вышел в космос.
Это разошлось мгновенно, и разошлось, как известие о начале войны. И началось полное безумие.
В данном случае психологическая уникальность в том, что старшеклассники, и вместе с ними вся школа, сошли с ума. Всё отменилось — как у туземцев, которые решили, что наступило эсхатологическое время, отменяются законы, и теперь всё можно: спать с чужими женами, есть все запасы, делать, что хочешь. Толпа с ревом повалила наружу, бросив уроки. Непонятно, что случилось бы дальше, но внизу лестницы стоял смершевец в обвисших трениках с обезьяньей красной рожей. Короткими ударами он вырубал десятиклассников и кидал их через перила в лестничный колодец (не глубокий — там же первый этаж).
Он в одиночку остановил громадную толпу ражих молодцов, которая валила на него. Вырубал и бросал, вырубал и бросал. До тех пор, пока остальные не начали тормозить, подавать назад. Человек десять он вырубил на моих глазах.
Я оставался наблюдателем. Мне же интересно было, чтобы дальше это всё продолжалось, чтобы летели парты, бились стекла, народ сходил с ума. И хотя я в этом не участвовал и не заражался всеобщим безумием, но ощущение смыслового сдвига присутствовало. Я чувствовал сдвиг, вызванный выходом человека в космос. То, чего не может быть, вдруг стало. Как будто старик Хоттабыч появился реально.
Погром я приветствовал, но, к сожалению, смершевец действительно оказался опытным смершевцем: остановил поток[79].
Яркое воспоминание.
Во-первых, я увидел, что такое массовый психоз. Во-вторых, я увидел, что не подвержен массовому психозу. В-третьих, почувствовал качество массового психоза, на каких дрожжах он поднимается. Это сдвиг в смыслах, нарушение причинно-следственной логики. Человек бросает яблоко, а оно, вместо того чтобы падать, улетает вверх. Это нарушение законов. Нарушение законов является сигналом освобождения, сигналом разрыва обреченности, привязанности к гравитации. Отменяется гравитация, а гравитация — это судьба, рок, стекание всего в «черную дыру».
Но социальный момент психоза — я так тогда не формулировал, но инстинктивно почувствовал, что тайна психоза в том, что он связан со свободой: массовый психоз — это переживание толпой опыта свободы. Не разврат или поездка с девками на шашлыки, поход в баню. Это именно свобода в серьезном онтологическом смысле.
Как-то в классе седьмом я стал драться со всеми сразу. Сначала в меня кидали разными вещами, а потом попытались скрутить. Тогда я достал из кармана нож-бабочку и порезал руку Земскову, внуку генерала. Тут же пошла кровь, все от меня отскочили.
