Каждый человек испытал в своей жизни шок от неожиданности. Например, когда его кто-то в темной комнате напугал, или он дверь открывает, и там кто-то стоит. Выброс адреналина на долю секунды повергает человека в острый шок.
С чем он сталкивается? Он сталкивается с Другим. Тут вопрос неожиданности. Он сталкивается с Другим, а Другой — это именно истинный Бог, который есть Невозможное, внезапно объявившееся перед тобой. Если продлить этот шок хотя бы в два раза, человек умрет. Он и так-то после такой встряски некоторое время будет приходить в себя.
Я пришел к выводу, что эссенция ощущения шока, ужаса — та же самая, которую испытывает человек, когда он будет воскрешен и войдет в Рай. Шок адреналинового удара, после которого трясутся руки, будет в абсолютно чистом концентрированном виде питься как напиток, будет являться полнотой тотального переживания воскресшего Я. Только он будет не этим ударом ужаса, а абсолютным наркотическим переживанием эйфории, он будет преобразован из минуса в плюс.
То, что называется буддистами «сатори», и есть продленное ощущение от шока испуга, но в разбавленном виде, которое человек может выносить более чем долю секунды. Скажем, если испуг от неожиданного столкновения с кем-то взять за 100 %, то сатори будет состоянием, разбавленным до 5 % раствора.
Будущие наши воскресшие души — вернее, наши тела с нашими душами после Суда, если мы войдем в Рай, — будут испытывать несравненно нечто более концентрированное, чем чистый шок от испуга, — вот эссенция Невозможного, которая станет родной, которая станет нам сиять, как Черное солнце.
Уже сейчас мы можем, думая смерть, заставить ее светиться черным сиянием, чтобы она уже сейчас была для нас солнцем. И она будет нам сиять и в могиле, по ту сторону восприятия.
Это не значит, что мы будем это воспринимать. Но мы уйдем в могилу зная, что сделали это. Что в последний момент мы трансформировали ночь в черное пламя.
На мусульманах лежит печать правильного подхода, потому что черная энергия шахады действует независимо от того, понимает ли это человек или не понимает.
Вот он искренне сказал «Ля иляха илля Ллах, Ашхаду алля иляха илля-ллаху ва ашхаду анна Мухаммадан расулюллахи». Вот он это сказал и вступил с этим во взаимодействие. Конечно, он не думает еще смерть, — он не думает смерть, но он высказал мысль, которая думает смерть и думает ее словами. Словами не его — словами шахады, божественными словами. Он не думает смерть, но он к ней примкнул, и она теперь управляет в известной степени его существом, она снимет его проблемы, но у него минимальное человеческое понимание уже авансом появилось. Дальше ему скажут, что есть «ближняя жизнь» и есть «дальняя жизнь», что «мы здесь странники». Ну, это обычное дело.
Иван Ильич тоже это все понимал — и про странников, и про то, что все это ничего не стоит. Он же, наверное, и какие-то проповеди слушал, считался религиозным человеком. Но оказалось, что пока его не прихватило, он был твердо уверен, что Станислав с мечами — это ценность.
Мусульманам проще.
Через шахаду для них проблема «Станислава с мечами» или его эквивалента в мусульманском поле уже снята. Дальше уже все зависит от человека — для кого-то больше снята, для кого-то меньше. Главное, что мысль, которая думает саму себя как смерть, идеальным образом воплощена именно в шахаде.
Нет божества, но есть Аллах. Не так, как это обычно переводится: «нет бога (с маленькой буквы), кроме Бога (с большой)». А именно нет божества, но есть Аллах. «Есть» в данном случае — это тоже введенная в русском переводе часть. Если совсем уже буквально переводить, то получится — «нет божества, но — Аллах». Так будет правильнее.
Это противопоставление, что божества нет, но за пределами абсолютно всего, что может быть помыслено, спроецировано или чаяно, за пределами всего этого — Аллах, который и есть Невозможное. Но это то Невозможное, рабом и посланником которого является Мухаммад, который нам известен. У нас есть Сира и у нас есть принесенный им Коран, который и есть та часть здесь-присутствия этого Невозможного, которое сделало себя Возможным, явило себя.
