Артур был очень больной человек с мешками под глазами. Но он являлся фанатом чистого оккультного знания, которому бескорыстно служил. И издавал журнал. Сам при этом туда он ничего не писал, да и говорить связно по смыслу он практически не мог. Но он служил.
У Медведева было слабое здоровье. Как-то мы обсуждали какой-то вопрос перед центральным входом в Парк культуры на Кольцевой, он принес мне номеров десять своего журнала. Когда мы с ним говорили, я заметил, что у него очень трясутся руки.
У него был спонсор. Этот спонсор варил асфальт и заливал этим асфальтом Москву, а от лишних денег отстёгивал что-то на «Волшебную гору».
Папаша Медведева — член Союза писателей, капитан 1-го ранга. И стихи писал соответствующие. Такие полковники и капитаны первого ранга пишут всегда о родине или псевдопушкинский треш:
Она со мной от радости парит,
Грустит порой и плачет между делом,
Но знаю, никуда не улетит
Моя душа, обмотанная телом.
«Душа, обмотанная телом», — это хорошо. Сразу нам напоминает о том, что он был «сапог»: что-то с портянками связанное.
Артур был женат на Марии Мамыко, которая, как объяснял мне трясущийся Медведев, идеалистка, служит духу и не интересуется кастрюлями.
Мария как-то сказала, что хочет сделать со мной интервью, и пригласила. Я приехал к ним с Гюлей. Сидел Медведев, и это был как раз день потопления «Курска».
Мамыко говорит:
— Гейдар, вот вы же фундаменталист. Скажите, как в вашей жизни обстоит дело с любовью и сексом?
Её абсолютно не смущало присутствие Гюли. Посмотрел на Медведева, а тот был весь поглощён просмотром новостей — что там несли по поводу «Курска». Мамыка стала как-то ужесточать. Сначала стелила мягко, а потом всё жестче и жестче.
Проходит какое-то время, и она меня приглашает на круглый стол по теме «Красота спасёт мир» и просит выступить с ключевым докладом.
Я набросал 12 тезисов о том, что красота есть чистое проявление сатанизма. Что христианство всегда очень мощно мочило красоту. «Повапленные гробы»[258] и так далее.
И выступил.
— Послушайте, вы здесь христиане? Как вы вообще могли сформулировать подобный вопрос? Понятно, что для христиан красота является демоническим проявлением, искушением, потому что гармония Космоса противоположна гармонии духа. Дух и Космос — в противолежащих плоскостях. Они не продолжают один другой. Так бывает только у язычников. Поэтому ранее христианство чуралось всего красивого, очень жестко чуралось. Красота не может спасти мир. Потому что красота — это атрибут Аполлона-Мусагета, а Аполлон-Мусагет — это Люцифер.
Меня выслушали, наступило молчание, и вдруг Мамыко завопила:
— Мужчины, это что же делается?! Что же вы молчите?! Это же атака на наше святое — на красоту! Я к вам взываю как женщина, как мать.
Почему-то вспомнили розу, не помню какую — может быть Розу Коэли, может быть просто розу, которая в саду растёт. Что вот этот человек выступает против тонких бархатистых лепестков пышной розы, символизирующей…
Там сидел Егор Холмогоров, вертел палочкой и лупал глазками. Егор включился с места в карьер, как будто ему вставили в одно место пропеллер. Он начал обвинять меня в сатанизме, понёс какую-то околесицу с аргументацией, что красота — это красиво, а красиво — это прекрасно.
А я им:
— Ребята, я потратил своё время, объяснил вам азы вашего собственного христианства, а вы тупо упираетесь и воспеваете какие-то язычества. «Эстетика» — это языческое понятие. Я исхожу из ваших же христианских тезисов. Я ничего не добавляю — никакой «эстетики даосов». Червячок, который выпал из раны, должен быть возвращен на место.
Пошел вой, скандал, крики.
Потом выступил то ли Щеглов, то ли Щепкин, — бегун, изложивший о сатанизме государства. И очень сильные были тезисы — по 282-й статье спокойно можно было бы брать.
Мне его выступление понравилось. Он сказал, что государство — это тень Сатаны. Потом мы встали и ушли, оставив Мамыко заряжать мужчин своим духмяным бабским излучением. На Холмогорова это особенно действовало.
Через некоторое время я узнал, что Артур умер. Отцу и матери я послал соболезнования, а жене нет.
