Сады и пустоши: новая книга - страница 163
Меня там приняли, выделили место. Всё очень аскетично. Там я впервые увидел трехъярусные кровати. В армии в карантинной роте я спал на двухъярусной, здесь же я увидел трехъярусные. Подниматься на третью полку в трех метрах от пола надо было по лестнице.
Единственный телефон на весь замок стоял в холле возле зеркала. Каждый вечер приглашали на собрание. Молодые немцы смотрели на меня восторженно блестящими глазами, потому что я принадлежал к линии, которая для них священна: я «эзотерик» из линии «знающих». Они понимали, что я состою в некой структуре, оставленной людьми, находившимися в лагерях по 15, 20, 25 лет после войны. Информация у них имелась по многим каналам.
В частности, я знал Михкеля Тамма [253], человека, который получил посвящение в индуизм от неких «эзотерических» индусов, живших колонией в Берлине. Там жили тибетцы и индусы.
Михкель Тамм — эстонец. В 1928 году он свалил из буржуазной Эстонии в широкий мир, стал юнгой на корабле, получил германское гражданство, жил там, делал деньги. А потом он встретился с этой колонией индусов и тибетцев. Они ввели его на английском языке в некие темы. Он у них изучил санскрит. Стал человеком, известным Джавахарлалу Неру.
У меня стоит переведенный труд Радхакришнана, вице-президента и президента времён Неру, после освобождения Индии в 1947 году. Он написал двухтомник индийской философии. Радхакришнан направил Тамму личное приглашение. Проблема была только в том, что перед тем как всё завертелось, наш Микхель Тамм вступил в орден СС. Он не воевал на фронте, он принадлежал к вспомогательным войскам, которые занимались медициной, типа Opus Dei, — некие медицинско-восстановительные работы. Но тем не менее форму он носил. Союзники его не тронули, он никакого отношения ни к чему не имел.
И тут приходит приглашение, лично подписанное вице-президентом Индии Радхакришнаном. И вместо того чтобы задрав штаны ехать в Индию, где он был бы членом высокой брахманской номенклатуры, идет в советское посольство и говорит:
— Вот, вы знаете, я уехал из буржуазной Эстонии в 1928 году, оставил там папу и маму. Они уже давно умерли, но я хотел бы побывать на их могиле. Дело в том, что я еду в Индию, но по пути хотел бы заехать в Эстонию.
Ему говорят:
— О чем речь-то, господи, такая малость. Да мы вообще на всё для вас готовы.
Он приезжает в Эстонию, его там закрывают, объявляют интернированной персоной. Селят его на мызе с указанием не отлучаться оттуда более чем на 30 км ни для каких целей. А в пределах 30 км только магазин, где хлеб продают — можешь туда ходить.
Там он просидел с 1956 по 1980 год, когда он уже уехал в Штаты. Так просто он взял на себя 35 лет сидения на мызе. Но к нему ехали со всего Союза. Он непрерывно писал, это всё распечатывалось. Я держал в руках эти толстые, как диссертации, распечатки на ломаном английском языке. Всё хранилось у него, потому что издать это в самиздате было невозможно: он же писал на нечитабельном английском языке, которому индусы его научили.
Я что-то читал — потому что я понимал, о чем идет речь.
Потом нашлась еврейская семья, которая всё перевела на настоящий английский. Они его вытащили в Бостон и издали на хорошем английском языке. Но там он довольно быстро умер. Жил-жил в мызе, оказался в Бостоне и сразу умер.
Интересный старикан, внешне походивший на Раджниша: с большой бородой, в шапочке с помпоном — все они однотипные ребята. Но с большим прошлым.
Мы дружили. Я у него гостил по несколько дней. Мы говорили о Канте, обсасывали его со всех сторон, искали масонскую подоплёку. И я его зондировал: насколько хорошо он представляет себе, что такое «мистерии тяжелого воздуха», эзотерическая сторона Ордена. Тамм понтил, говорил, что очень хорошо себе всё представляет. Но было понятно, что реально у него знаний нет. Он сидел в авдвайта-ведантизме — очень деформированном, который он пропустил через себя. Адвайта-ведантизм не предполагает творческой индивидуализации, отсебятины — достаточно математически жесткая метафизика.
