— Ты что тут делаешь?
Он говорит:
— Краудфандингом занимаюсь.
— Это в каком смысле?
— Ну как же. Я же начальник штаба вооруженной оппозиции. Бабки-то нам нужны.
— Когда я уезжал, в сейфе было 40 млн. долларов. Ты же сам меня успокаивал, что деньги есть, если что. Где мой «стечкин»?
Когда я уезжал в Баку, я ему своей «стечкин» сдал, и он его на моих глазах положил в тот сейф.
— «Стечкин»… Ты думаешь, что деньги сохранились? Мы с такой скоростью бежали, что всё-всё бросили.
Эти люди провалили и сдали все.
И вот появляется Андрей Писарев[245] и говорит:
— Я ещё два года назад хотел на вас выйти и начать с вами делать религиозную программу. Но меня перехватил Дугин и заставил меня делать религиозную программу с ним. А про вас он сказал, что вы русофоб и едите с квасом русских детей.
— Да? Есть вещи повкуснее.
— Я тоже так думаю. Давайте сочиним хорошую программу.
И мы сочинили программу «Ныне». После нескольких передач я стал всенародно известен. После нее проблема денег на мою деятельность не стояла.
Каждому богатею, кто приходил, я говорил:
— Мы создали телевизионное окно для ислама на Первом канале. Сейчас есть возможность получать эфирное время за деньги — завтра, скорее всего, такой возможности уже не будет. Бабки на стол.
Мы всюду ездили, что-то удавалось, что-то нет. Много чего сделали. Были в Иране, Судане, были во Флоренции.
В 1993 году во Флоренции мы сняли замечательный фильм. Назывался он «Съезд мусульманских организаций Италии во Флоренции». Я в президиуме с Клаудио Мутти. Для этих людей я лидер такого уровня, который им не снился, — друг Тураби, участник гражданской войны, советник Давлата Усмона, близок с Ахмадом Хомейни.
Я им сказал:
— Теперь я приехал сюда, чтобы помочь вам провести съезд мусульманских организаций Италии. Но чтобы это было не просто «ля-ля», во-первых, я выдвигаю повестку дня, а во-вторых, я привёз с собой команду с Первого канала России, бывшего всесоюзного канала, который сморят от Владивостока до Кёнигсберга. Я их привез и буду делать передачу. Деньги на стол.
Они собрали, кряхтя и охая, но собрали.
Потрясающие были там встречи — начиналась война в Югославии, муфтий Боснии Церич, хороший парень, боснийские ребята как на подбор.
Потом пошла рутина.
Писарев — фигура своего века, своего поколения. Он мне сказал, что «наше поколение будет поколением победителей, мы можем всё». Сколько ему было тогда? Он 1967 года. Разговор наш был зимой 94-го года у меня на даче в Валентиновке, и ему было тогда 27 лет. Через год он отказался от всех идей, посчитав, что его собственная машина передавила ему ноги в назидание за его фильм о природе золота. Больше он идеями не интересовался.
Он, конечно, проиграл, потому что он задач никаких не ставил. Его задачей были бабки. Какие-то бабки, наверное, у него есть, но не те, каких он хотел[246].
История Исламского комитета началась с участием Тураби.
В 1995 году я через Баку поехал в Хартум на встречу с Тураби, и Тураби мне сказал:
— Лоббистской структуры нет вообще. Раньше хоть худо-бедно Совок играл на противостоянии. Нужна хоть какая-то структура, которая могла бы хоть что-то вякать.
А я же всё-таки был на телевидении — что-то такое он себе представлял. И велел создать Исламский Комитет в России.
Я создал Исламский Комитет, куда вошли учредителями Абдурашид Дудаев, Бибарсов, ещё кто-то. Исламский Комитет бесперебойно функционировал до 2001 года, когда я выступил с заявлением, что американцы сами взорвали свои башни-близнецы. Тьерри Мейсан[247] и прочие европейские и американские левые выступили позже.
Спустя неделю или две ко мне пришла налоговая инспекция.
Я говорю:
— Да шли бы вы отсюда! Вы знаете, кто у меня учредители? Вот, читайте!
А Дудаев Абдурашид был членом российского Совбеза и главой Совбеза Чечни. Да и вообще он был как бы «выпускающий редактор» старшего Ахмад-Хаджи.
Говорю им:
— Тут такие люди у меня — так что до свиданья.
Весь разговор проходил на Мансуровском. После него налоговая инспекция провалилась бесследно в тартарары. И с тех пор никто не появляется, а сколько лет прошло.
