Позвонил Леонид Емельянович ему и говорит:
— Приходи (скажем, послезавтра) на мою защиту.
Тот ему отвечает:
— Не смогу, извини.
— Что?
— Да я болен — видимо, буду болен и послезавтра.
Дед положил трубку и понял, что это конец. Поехал к своему другу генералу Кривошеину Семену[29], и за обедом вдруг схватился за сердце. Его перенесли в комнату, из которой он вышел уже мертвый через месяц. Месяц он там лежал. Говорят, в наши дни бы спасли: теперь с таким инфарктом перемещают, спокойно выхаживают. Но на тот момент это было выше сил 4-го управления.
Меня приводили проведать дедушку. Он вполне общался, улыбался.
Помню, что сильно прокололся, потому что меня каким-то вещам, связанным — о ужас! — с христианской верой, научила наша домработница Анна Тимофеевна, — по-моему, что-то про ангелов и архангелов. Ну и проговорился: в беседе с дедом что-то упомянул про архангелов. Он меня спрашивает:
— Это откуда?
— Да вот — Анна Тимофеевна рассказала.
— Ааа… — И посмотрел на бабушку: «Ну, разберись с этим.»
Она:
— Хорошо.
Ничего особенного потом не было. Но дед не шутил с такими вещами — не даром же ушел воевать, как только появилась такая возможность. Очень серьезно относился к «очередным задачам советской власти».
Любопытный был человек — Леонид Емельянович Шаповалов. Мрачный, жесткий, темный и очень конкретный человек — от Кузбасса и вывоза архива ЦК до очистки от евреев Малого театра.
В нем смешивалась воля к власти и абсолютный сатраповский карьеризм. Комплекс власти, готовность мочить. И он ничего не боялся. В нем сочетались абсолютная безжалостность и решимость, отсутствие страха и одновременно конформизм. Такое сочетание бывает только в тюркских нукерах наподобие нойона при Вату или Джучи: он ангажирован в службу, он реально выполняет приказы хана. Но он не из страха это делает, в нем нет либерализма, никаких идей свободы — ни своей, ни чьей бы то ни было. Просто чистая власть. Сатанизм чистой воды. Мой дед был забран в этот луч — луч диктата, луч тоталитарности.
Леонид Емельянович умер в 1955 году. Директором Малого он был с 1944 по 195 1 [30]. Перед тем как он умер планировалась его отправка послом в Венгрию — на то место, которое потом занял Андропов. И бабушка несколько лет говорила: «Какое счастье, что мы не поехали в Венгрию, мы бы оттуда живыми не выбрались». То есть, читай, какое счастье, что он умер раньше, чем мы бы поехали. Хотя, собственно говоря, почему она так считала — непонятно. Андропов же остался жив. Я думаю, что дед в этом плане тоже бы не оплошал.
Чистый сатрап. Леонид Емельянович Шаповалов по прозвищу Наповалов.
Два мира моих дедов слишком разные. Мой азербайджанский дед со стороны отца — из конформистской старой аристократии. При Мусавате возглавлял Совет Карабаха. Кончился Мусават, пошла советская власть, — и он возглавил отдел по борьбе с бандитизмом, оставаясь беспартийным. Настоящий барин, занимал огромную бакинскую квартиру на улице лейтенанта Шмидта, с горой старинного азербайджанского оружия, фамильных сабель и кинжалов, с огромной библиотекой, — тенистое, прохладное пространство за толстыми ставнями, и комнаты, как пещеры Али-Бабы.
А с другой стороны — столичная номенклатурная жизнь жесткого человека, бывшего начальника деникинской водокачки, русифицировавшего искусство в непосредственном контакте со Сталиным. И бабушка, дочь Андрея Львовича Шепелева, — человек, получивший заряд страшного впечатления о мире. Гимназистка вдруг оказывается учительницей в казацкой станице во время Гражданской войны. Потом встречает деда, и дальше они поднимаются вверх, перебираются с Кавказа в Россию.
В Ельце в 1929 году родилась моя мать.
В 1946 моя мать встречается с моим отцом, убежавшим от номенклатурной — даже традиционно номенклатурной — семьи, чтобы быть художником и ничего не знать о политике.
