В башке у них продолжали вертеться все те же самые ноосферы, воскрешение мертвых, полеты во сне и наяву, «фантазии Фарятьева» и прочая чушь.
Я понимал, что это развитие событий мы, люди, с которыми у меня было общее политическое поле и подразумевание, не планировали, не участвовали там, и мы не будем бенефициарами этого развития событий. Что игра идет мимо нас, что играют враждебные нам люди. Не вырисовывалось такой четкой картины, потому что закулисье не было на тот момент известно. Не прояснилось еще, к примеру, что КГБ специально создает «демократическую платформу» КПСС, создает ЛДПР из полублатных проходимцев и мошенников.
Точных деталей тогда не было известно, но уже было понятно, что играют люди, с которыми нет диалога или пересечения. Нельзя было подойти, по-свойски похлопать по плечу и спросить: «Ребята, что это вы за тему тут запускаете? Может быть, у нас тоже будет некий интерес в этой теме». Вот это полностью исключалось.
Это были люди, говорившие на другом языке. Все их «разоблачения» оказались пыльными в том смысле, что ничего Коротич и «Огонек» не печатали, кроме того что уже знала богемная и диссидентская публика из самиздата, из ИМКА-Пресс[239] и подобных изданий. Это было популярно и на слуху, но представляло собой введение обывателя-полуинтеллигента, который жил газетами «Правда», «Известия» и в лучшем случае «Литературной газетой», в круг чтения от Солженицына до Абрама Терца. Или ему предлагалась информация из воспоминаний Деникина, о которых рядовой обыватель даже не слышал. Но все это уже сто раз прокрутили и пережевали на кухнях в узких кругах, а оно стало достоянием большой печати. Возникло ощущение, что, став достоянием большой печати, оно сделалось неинтересным и чужим.
А в 1984 году все было пристойно пока еще, но безнадежно уныло, беспонтово, бессмысленно, без всякой живой искры. Человек задыхался. Я задыхался. В 1984 году дошло до предела. Такая интересная дата.
Но у меня была параллельная реальность. К тому моменту я уже четыре года как был интегрирован в таджикскую жизнь. Я был знаком с Абдулло Нури и Химматзода[240]. Я тогда ещё не был в ближнем круге, но уже принимал участие во всякого рода контактах. Оставалось уже очень недолго до того, как я вошёл и в ближний круг.
Там уже Туроджонзода[241] начал проявляться с 1987 года. Туроджонзода был Кази-калон, то есть «Великий Судья».
Кази-калон и казият выписали мне справочку с печатью о «реабилитации», что мне обязаны помогать имам-хатыбы всех мечетей. А подписал эту справочку Давлат Усмон [242], тогда молодой юрист, работавший в этом казияте, проходивший практику после диплома. Потом он стал одной из ключевых фигур ИПВ и возглавил штаб объединенной оппозиции.
Но это уже много позднее. Мы сейчас говорим о 80-х. Там была масса приключений. Ещё кое-кто жив с тех времен.
Некий эпизод, «психожест» судьбы, который я испытал однажды в горах.
Я шёл по дороге к Арзынгу, к Пашимгару. Лес поднимался по склону под острым углом — ложишься на землю и сползаешь. Если упёрся ногами в ствол, то тормозишь. И я увидел, что там скачут кузнечики, но не простые кузнечики, а просто огромные, величиной с мои очки. Я никогда ничего подобного не видел. Я поймал двух этих кузнечиков. У меня была большая коробка, я их туда поместил, закрыл, сделал дырочки для воздуха.
Когда я приехал в Москву несколько месяцев спустя, открыл эту коробку и обнаружил следующее: один кузнец сожрал большую часть другого, при этом у него у самого задница и часть туловища была как бы в гангрене, почернела. А тот, кого он жрал, был ещё жив, он немного шевелился, но у него оставалась только верхняя секция — голова и грудь. Это было чудовищно жутко.
Я вообще большой ценитель жути.
В своё время Степанов сказал:
— Ты удивительный человек в плане того, как ты чувствуешь деструктивные флюиды Луны, деструктивные флюиды ужаса.
Я действительно всё это ценю, чувствую, но бывает иногда и для меня многовато. Этот эпизод стал для меня встречей с тайной своего пути на этом жизненном отрезке — пребывание в Таджикистане, встречи со многими людьми. Я там находился в глубокой эйфории — и без всякой анаши. Глубокая эйфория и глубокое счастье. Я там всё высматривал себе место под могилу. Несколько раз в горах встречался с трупами, объеденными стервятниками.
