Сады и пустоши: новая книга - страница 154

Позже, когда стали старых и оккультно проигравших диссидентов вытаскивать и сажать на щит, в 1989 году у Коротича в «Огоньке» стали назойливо доказывать, что Амальрик был пророком, что все случилось по его прогнозу, хотя какие-то детали отличались: с Китаем, например, не воевали. Но все будто бы получилось, как он говорит в своем «Доживет ли СССР до 84 года?»

Но, на мой взгляд, СССР пережил 1984 год. Нет, говорят они, он не пережил 1984 год, и на самом деле 1984 год был реальной датой, а кончился он раньше. Стали назойливо играть с этой датой и что Амальрик сбылся.

Амальрик — человек любопытный, его было интересно читать в 70-х. Или раньше он написал? Но все же эта работа была банальной реакцией на Даманский: произошло столкновение с китайцами, вот он и написал, что дальше будет большая война. Особой свежести, выдумки у него не нашлось.

В 1984 году Жигалкин за мной записывал, и Саша Дугин тоже записывал. В какой-то момент кто-то из них вышел, а кто-то продолжил. В итоге появилась небольшая работа, небольшой манифест, где было несколько полных глав, и одна глава была тезисная. Эту главу я считал самой главной и интересной, она называлась «Всемирная гражданская война».

Главная идея там была такая: конец истории должен обязательно проходить в конвульсиях и агонии тотальной гражданской войны, которая должна пройти через все семьи, кланы, этносы и так далее. Это будет борьба за то, кто останется наследником реальности в качестве человека. Потому что те, кто проигрывают, физиологически перерождаются, меняются и отпадают от человеческого состояния.

Андропов явился уже пародийным. Когда он пришел, и начались рейды по кинотеатрам и баням, все стало ясно: власть спятила окончательно.

Народ стебался над рейдами по баням. Это раздражало, но вызывало и пожатие плечами. Все тянулось недолго. Пошли разговоры, что Андропов ест детей, питается детской кровью, что КГБ возит детишек на пересадку органов, всякие зловещие легенды, которые еще больше усиливали ощущение, что мы живем в сказке Шварца про Дракона. Но это не воспринималось как серьезная фундаментальная вещь.

Но именно Андропов заложил основы для будущей трансформации. Горбачёв и Ельцин оба были его людьми.

Гебня всегда была настроена космистски. Те же правонационалистические круги типа «Памяти», Васильев, разделял все гэбэшные приколы и примочки.

«Человек создан для полета в буквальном смысле. Мы не летаем, потому что не хотим. Вот посмотри на руку — это же несостоявшееся крыло. Но мы должны стремиться к тому, чтобы пройти преображение и полететь. Мозг работает на пять копеек своей мощности, хотя он по сравнению с этими пятью копейками мозг — небоскреб Нью-Йорка, Empire state building. Если активизировать все клетки, то человек усилием мозга может менять законы природы».

Таков чисто гебэшный «полив», толстожопый гебэшный оккультизм, который работает, начиная с майора и вверх. Можно взять практически любого из тех, кто с портфелями из Лубянки выходит, — и у него в башке будет именно это: космизм, осколки Вернадского, Чижевского, ноосфера. Такой левый красный космизм, национал-большевизм фашистско-языческой закваски. Все это вертелось в этих кругах. Но никто не выпускал это все на прессу, на большую публичную дискуссию, потому что еще существовала Академия наук. Никаких РАЕН, только АН СССР.

Центр мысли был не в академических кругах, а у нас, но когда появляются отмороженные Фоменко и Носовский, то поневоле вспомнишь об АН СССР с её определенными стандартами. Даже тот же Чижевский и Вернадский — все-таки некое качество. Это не то, что прошло через чудовищную девальвацию, маразм и банал.

Тогда это было единичным, но после 1991 года стало тотальным. После 1991 года «третий глаз», «битва экстрасенсов», весь мусор мощно выплеснулся наружу. Маргинальное стало мейнстримом, точнее мейнстрим перестал существовать.

Это конкретно выразилось в том, что начали плодиться политические организации и различного рода академии. Наряду с Академией наук СССР, превратившейся в РАН, появилась РАЕН, потом появилась так называемая Петровская академия, членом которой я являюсь. Мне даже дали титул «почетного петровского академика» — причем эти люди серьезно всё воспринимали. Когда я с ними встретился и пообщался, это оказалась мохнатая и совершенно отстойная окологэбня, организовавшаяся во всякие академии, куда сама же себя записала.