Сады и пустоши: новая книга - страница 153
Мы тогда издали книгу целиком, не предполагая, что кто-то когда-нибудь осмелится посягнуть на этот текст. Предисловие написал Дудинский — как письмо молодому интеллектуалу, и адресовалось оно Александру Дугину. Послесловие было метафизическим, литературоведческим комментарием, — его написал я.
И «Ориентацию — Север», и «Шатуны» мы издали в сотне экземпляров. Для самиздатского издания большой тираж. Книги расходились, люди перепечатывали.
Годы спустя в возобновившейся в 1990-2000-х «Волшебной горе» решили напечатать моё послесловие к тому самиздатскому выпуску «Шатунов». И чтобы я дал добро, они переслали мне электронную копию нашего первого издания, из которого Машенька выбросила не менее двадцати процентов текста и до сих пор не даёт разрешение публиковать его целиком.
Выход в самиздате этих двух книг стал значительным явлением в шизоидном подполье в 1981-82 годах. Думаю, что «Шатуны» были изданы в 1982 году [236]. В определенном смысле это было освежение пространства. Правда, наших скромных сил было недостаточно, чтобы серьезно повлиять на большую Москву, но расходящиеся круги от этих камней имели место.
Если 60-е — годы пульсирующей, упругой таинственной жизни, какого-то обещания встречи за углом, грядущей новизны, то начало 80-х — бессмысленное пустое время, когда известные журналисты уходили в метрдотели и парикмахеры, когда заработать 500 рублей считалось высшей доблестью. Наступила полная деинтеллектуализация, полная смерть заживо. В некотором роде начало 80-х и вообще 80-е годы предвосхитили постперестроечное время бессмысленных бритых затылков, широкоспинных ЧОПов в кожаных куртках.
Но у меня уже была параллельная реальность: я уже четыре года был интегрирован в таджикскую жизнь.
1984 год стал пиком унылости, мертвой точкой. Помню это ощущение пустоты, тяжести, бессмысленности, которая грузилась извне в выдвигающиеся и задвигающиеся ящички. Всё было свинцовое. Было ощущение удушья, полной утраты живого нерва. Диссиденты, какая-то активность — все было «схлопнуто». Можно сказать, пошло на нет еще в конце 70-х — с 1978 года. 1984 год — это был пиковый год, когда ресурс шестидесятников, богемы того времени, полностью исчерпался. Эсхатологические чаяния и ожидания публики от 1984 года были достаточно банальны.
Я этот год хорошо помню, потому что в тот год преподавал французский язык частным образом. У меня было две группы. В одной группе Жигалкин с Наташей, Митя, еще человек пять. Гюля была в одной из них.
Одним из учебных текстов, который я заставил своих учеников изучать, это была статья Энтони Бёрджеса во французском журнале[237] о том, что тот самый «1984 год» — Большой Брат и всё такое — уже наступил, о том, что Оруэлл состоялся. Бёрджес доказывал это, и почему-то у него одним из основных примеров была Швеция: Швеция — образцовая страна Большого брата, полный контроль. И вообще Бёрджес полагал, что фантазии Оруэлла уже «перекрыты» технологически: телевизор, который за тобой шпионит и все такое.
Я заставил изучать эту статью, и у меня было ощущение, что Большой Брат в Совке не работает. Совок настолько мертвый, что здесь и Оруэлла нет. Оруэлл всегда был здесь привычен как угроза, антиутопия, как перспектива западной демократии, — а для Совка какой Оруэлл? Здесь постоянный контроль, здесь постоянно парткомы прорабатывают, разбирают. Здесь постоянное самопокаяние. Но в 1984 году и это умерло. Мертвая точка. Есть такая позиция в движении поршня, когда он поднимается вверх, выпрямляется шатун, и вывести из этой позиции его можно только с помощью движения маховика, который связан с этим шатуном. Сам поршень уже не может выйти из этой позиции, он застывает. Вот в этой мертвой точке вся советская жизнь остановилась. Но шатун всё-таки вывели.
В тот год тема «1984» вообще была очень распространена. Была еще популярна работа Амальрика «Доживет ли СССР до 1984 года?»
