Наши пути пересеклись в Таджикистане.
Алферов происходил из серьезной семьи. Его прадед или прапрадед [232] участвовал вместе с Воронихиным в проектировании Казанского собора в Питере.
Сергей Алферов был человек очень своеобразный. Радикальный аутсайдер, причем аутсайдер экзистенциальный. Он принципиально не въезжал в реальность и не хотел в нее въезжать. Брутально черный брюнет — с черной бородой, черными глазами, весь такой угольный, очень азиатского вида. Когда он повязывал поясной таджикский платок вокруг головы, как делают дехкане, и заходил в какой-нибудь дукан или небольшой магазин, в первый момент все относились к нему с большим почтением, как если бы зашел серьезный бобо. Но потом, когда они вглядывались в его безумные блуждающие глаза, полуоткрытый рот, у всех вытягивались лица.
Он любил ходить в таком азиатском прикиде.
Когда мы с ним встретились, он бежал из Куляба, где его арестовали, потому что он учился в исламской подпольной школе и выполнял разные поручения: бегал с листовками, с брошюрками, туда-сюда бродил. В конце концов его в Кулябе повязали.
Он смешно рассказывал, как таджикский капитан госбезопасности спрашивал его:
— Ты что здесь делаешь? Что здесь делаешь?
— Ну, я изучаю таджикскую культуру.
— Ты иди к себе Пушкин учи, Лермонтов учи! Нечего здесь таджикский культур учить. Пушкин иди учи!
Алферов как-то там выжил — наверное, прежде всего в силу того, что он с открытым ртом безумно водил глазами, его отпустили. И он переехал. Появился на явочной квартире, где я отсиживался. И я вспомнил рассказы Пакиты о нем. Так мы познакомились. Год, наверное, 1982 или 1983.
Я сидел на улице Клары Цеткин в районе магазина «Гулистон». За ним во дворах четырехэтажки. В одной из них располагалась стрёмная квартирка, где я залегал. На эту квартиру его привели, но он хотел улететь в Москву. У него были какие-то деньги, на которые он пошел покупать себе аэрофлотовский билет. Через некоторое время он является и говорит:
— У меня отобрали деньги. Я подошел к кассе, там цыганки меня остановили, зазомбировали, и я им отдал деньги. Что делать?
Тогда я ему дал еще денег и сказал:
— Вернешь картинами.
Он говорит:
— Да, а как, что конкретно?
— Ты мне дашь двадцать листов гуаши по пять рублей каждая, двадцать листов.
Он согласился, набрал нужное количество, наскреб по сусекам. Что-то потом на даче висело. Кое-какие интересные листы мы кому-то подарили. Потрясающие черепаха и птицы — наивный импрессионизм, берущий за душу.
В Таджикистан он приезжал зарабатывать и жить. Зарабатывал он в Таджикистане тем, что расписывал дома. Ходил по дворам и предлагал свои услуги. Вроде того:
— Давайте я вам гостевую комнату распишу. Я могу вам расписать вот такую гостевую комнату — куза-муза.
Куза — это кувшин. Значит кувшинами, деревьями с гранатами.
Как-то зашли мы с ним в один дом, где он должен был еще какие-то деньги получить за старую работу. И там сидел народ, хозяева с гостями. Они благодушно его подняли на смех, потому что он разрисовал все гранатовыми деревьями, кувшинами, цветами. Но гранаты нарисовал хвостиками вверх. В результате чего получилось, что на дереве висят мешочки с деньгами или с конфетами. Человек просто не видел, как гранат растет. Но люди добродушно посмеялись, денег дали: сказали, что, может, к счастью, что они так висят.
Мы вместе с ним как-то попали в Гиссар. Потрясающее место — вариант «Белого солнца пустыни»: совершенно белый, пустынный, выжженный солнцем, странный город, с одной стороны маленький монолитный, а с другой — широкий, просторный и потусторонний. Идешь по нему и ни души — только белые стены домов, площади, мосты через высохшие речки.
Там мы ловко отловили одного узбека, инженера на молокозаводе. Молодой 30-летний амбициозный узбек из тех, что нацелены на членство в партии.
А мне нужно было снова где-то залечь, пересидеть, и я к Алферову прибился.
Когда нам попался этот узбек, Алферов начал, как обычно, своё «куза-муза… все распишем».
А узбек попался деловой. Он сухо сказал:
— Мне куза-муза не нужно. Никаких надписей, не дай Аллах, не нужно. Вы мне шотландкой все стены распишите в современном таком стиле.
