Арабов рассказывал интересно.
Что такое «кимоб»? «Кимоб» — некое событие, причинившее психическую травму, и слово, связанное с этим событием, становиться сигналом, вызывающим сильнейшее отторжение и сильнейший стресс. Такое существует у многих среднеазиатских народов, но сильнее всего развито у таджиков.
Например, мотоциклист ехал по мосту, под ним мост обломался и рухнул, и он сильно изувечился, сломал ноги. После этого если ему скажешь «мост», то у него начнется рвота и колики. Другой проснулся ночью чтобы попить, не заметил спросонок и хватил стакан со сцеженным молоком жены. Его тут же вырвало и с тех пор, когда он слышит слово «молоко», у него начинаются судороги, колики. У большинства людей физиологическое отвращение к женскому молоку, и оно сразу ими опознается.
Этот синдром называется «кимоб» — таджики тщательнейшим образом скрывают эту черту своей национальной психофизиологии как некий закрытый для чужих элемент.
Я приходил к нему пить чай и слушать.
Он выходил на меня в 1990-е годы, когда пытался уйти из Таджикистана в Москву. Его тогда преследовали. Он провалил какой-то бизнес-проект и остался должен большую сумму денег. Он спасал свою дочку, удивительную красавицу, которую поймали на перевозке наркотиков, по-моему, в Москве, но это уже поздние дела.
Но тогда, в 1986 году, он был на коне. В 1988 году, уже под занавес, он был приглашен референтом в ЦК таджикской компартии. Плюс к этому он занимался переводами Мухииддина ибн Араби вместе с Шарифом Шукуровым, его дружком в Москве. Этот Шариф Шукуров, побитый оспой сын академика, суфийствуйщий проходимец, занимался «суфийским» искусствоведением. Они на пару переводили Мухииддина ибн Араби.
Как-то Фарух мне показывал привезенную книжечку на арабском языке, изданную в ГДР в востоковедческом издании. Она называлась Kleinere Schriften.
Я его тогда спросил:
— Почему ты всё-таки решил переводить? Какая у тебя сверхзадача?
Ответ был его интересен:
— Жизнь проходит. Могила всё ближе. А мы ничего не сделали. Пока есть возможность по крайней мере сесть на хвост великому человеку.
В чем тут интерес? На столе у Фаруха стояла фотография из домашнего архива. Дед и Ленин. Дед в халате сидит, и имеет довольно-таки дикий вид. Кривая беззубая улыбка.
Садриддин Айни пишет, что хотя Джурабек Арабов надувал щеки и утверждал, что происходит от праведных халифов, и он — «Арабов», потому что он от арабов, но злые языки, пишет он черным по белому, говорят, что он никакой не араб, а еврей.
Это был my first intimation[230] относительно того, что с этими ребятами, — «шейхами, ведущими свой род» и прочее и прочее, — не все так просто. Меня во всём этом интересует рабочий сюжет для «следственного дела»: как «сшить дело» по тем или иным категориям населения? Я вижу, что тут есть правда, физическая правда. Вижу, что здесь схвачен нерв некой тайны. Мне доказательства поначалу не нужны, я их потом получу. Когда будет у нас возможность, мы возьмем пару проб на анализ…
Тот Таджикистан — бесконечно более сложный, чем нынешний. Если представить красивую только нарисованную картину и прижать к ней лист бумаги, то на нем отпечатаются кляксы. Нынешний Таджикистан — такой листок по отношению к Таджикистану прошлому.
Впервые о Сергее Алферове[231] я услышал в году 1980 от Пакиты, жены широко известного в узких кругах деятеля Валеры Блинова. Валера Блинов, плейбой и фарцовщик, весьма уважаемый в своем деле, а Пакита — прекрасная девчонка, секретарь-переводчица во французском посольстве. Она была с юга Франции, немножко испанского типа. Девушка очень активная, с милым акцентом, она интересовалась феноменами культурного мира. И вот у нее были два пристрастия, о которых она постоянно говорила: художник Сергей Алферов и Мамонов из «Звуки Му». «Ах, Звуки Му, Звуки Му, Звуки Му» — я помню, как она это все время повторяла.
Алферова очень охотно покупали иностранные дипломаты для своих детских, потому что это был необычайно светлый импрессионист со специфическим почерком.
Я не придавал до поры всему этому значения, просто удержал это имя в голове, что есть такой преуспевающий художник. Художников в свое время я повидал больше чем достаточно, поэтому очередное имя успешного художника меня особо не цепляло.
