Мы поднимались по почти вертикальной стенке, я шёл за Гюлей. Она соскользнула и стала падать вдоль стены прямо мне на голову. Я выставил вперед ледоруб…
За секунду до этого я не знал, куда делать следующий шаг, держался как муха. И вдруг она летит на меня, и я стал как бы частью этой стены — как каменный. Она со страшной силой обрушилась ногами в подставленный мной кетмень. У неё от удара посинели ноги: она же пролетела метров пятнадцать. У неё погас свет и отключился звук, её полчаса колотил озноб. У меня был такой выброс адреналина, что не заметил удара. Вот этот ледоруб спас её. Он висит в углу нашей прихожей, у него сейчас истерлась резина с рукоятки, и вообще он погнулся.
А тогда, в 1980, я переломил себя и перешёл через первый свой мост. Он упирался в площадку, от которой шла тропка, и по ней надо было забраться на довольно высокий берег. Мы поднялись, и нашему взору открылись поля, засеянные ячменем, и сакли, саманные домики.
Олим Назри дал нам возможность отдохнуть и поесть и вкратце рассказал какие-то байки про этот мазар.
Мне так и не удалось выяснить, что это за фигура Хазрати Бурх, к чему он относится, когда он жил. Но местное население было погружено в гештальт, в котором этот Хазрати Бурх был современником Моисея, но как бы вне времени. И он был любимцем Всевышнего.
Одна из сильнейших запомнившихся баек — о споре Хазрати Бурха и Аллаха. Спор был по поводу того, что не должно быть Ада. Хазрати Бурх говорил:
— О, Аллах, Ты создал совершенное творение, но в нём есть Ад и мучения, — и это огромный изъян, это язва. Раз есть Ад, то лучше бы Ты вообще его не создавал. Оно стало бессмысленным. Ты должен Ад закрыть.
— Нельзя, — отвечал ему Аллах. — Потому что это наказание для грешников, для неправедных.
— Нет, этого не может быть, потому что именно наличие наказания создаёт неправедных. Не наказание существует для неправедных, которые сначала грешат, а потом подвергаются наказанию, а сам принцип наказания порождает тех, кто потом под это дело подходят. Закрой — и тогда не будет грешащих.
Всевышний отказался выполнить просьбу Хазрати Бурха. И тогда Хазрати Бурх обиделся, повернулся и ушёл. Сказал, что больше разговаривать со Всевышним не будет. Но Всевышний так любил Хазрати Бурха, что отправил за ним вдогонку Хазрати Мусу, поручив ему вернуть Хазрати Бурха.
Муса догнал его и говорит:
— Ну нельзя же так. Ты же всё-таки с Богом говоришь. Ты чего вообще?!
— Нет, если внутри творения будет Ад, то я не разговариваю с Творцом. Не должно такого быть.
Муса его уговаривал и убеждал — не мог же он вернуться, не исполнив повеления Всевышнего. Умолял-умолял… Тогда Хазрати Бурх вернулся к Творцу и опять спрашивает:
— Ну что, не закроешь?
— Давай договоримся так, — Отвечает ему Всевышний. — Я буду его закрывать один раз в…
И дальше назвал какой-то день, в пятницу, допустим, какого-то месяца. Тогда Ад будет закрываться и творение будет становиться абсолютно совершенным, без Ада, все будут выпускаться, но только, допустим, раз в году. Или раз в 10 лет. И Хазрати Бурх был вынужден согласиться — нашли компромисс.
Эти люди, всё это рассказывавшие, не знали, когда жил Моисей. При этом они говорили «послал Моисея». Они не знали, что Муса (мир ему) жил за 1300 лет до рождества Христова. Для них всё было вневременно: события с Хазрати Бурхом происходили в виртуальной вневременности, как мифы Древней Греции. Вечная коллизия между архетипическими фигурами.
Про то, как этот мазар открылся, также ничего конкретного узнать было нельзя. По другой легенде, якобы 100 или 150 лет до этого охотник заснул, потом его змея укусила, он нашёл кувшин и так далее. Я не очень хорошо помню.
Но концов нельзя найти в принципе. Есть только мазар, который любил весь Таджикистан, и туда шло паломничество. В летние дни до 70 паломников проходили через Олима Назри, и каждого он как-то привечал, кормил, оставлял ночевать. Каждый ему оставлял какие-то деньги.
Олим Назри, возделывавший к тому же свои поля с ячменём, был, наверное, рублёвым миллионером. А тогда рубль стоил дороже доллара. Но ходил он в рваных халатах. Когда его бритоголовые дети приносили нам чай с сахаром, они смотрели голодными безумными глазами на этот сахар, как на высшее лакомство, не смея до него дотронуться. Они были одеты в старые рваные сержантские мундиры Советской армии со споротыми погонами, совершенно заношенные, нищенские. Питались они черствой лепешкой, чургот (типа мацони), сахар для них был супер лакомством. Мы им потихоньку давали этот сахар, чтобы отец не видел.
