И я, конечно, вспомнил и «Зеленую дверь» Уэллса, где герой единственный раз очутился в саду за зеленой дверью, и его охватило неземное блаженство. А потом он ушел, потому что ему надо было куда-то, и всю жизнь он искал эту зеленую дверь, ходил мимо стены, и никогда эту зеленую дверь больше не встретил.
И вот я увидел эту расщелину, и потом много раз я проходил, ведя рукой по этой стене, и не нашёл даже малейшей трещинки.
Там, где этот мальчик набирал воду в кувшин, сидя под кроной дерева, был другой свет, свет другого измерения.
Потом я понял, что я увидел Махди, потому что Махди является некоторым, чтобы оказать им помощь. Как правило, это 12-14-летний юноша, реже 16-летний. Он является человеку, засыпающему в мечети: тот просыпается и видит юношу, выглядывающего из-за колонны или проходящего мимо.
Но я увидел его в таком обличии.
Мы поехали дальше, и я, конечно, сохранил в тайне это впечатление, но моя душа наполнилась неизъяснимой силой, неизъяснимой благодатью и чувством посвященности. Я понял, что прошёл какой-то порог, перешел на другой уровень духовной реальности.
Мы доехали до Тавилдары, спустились и пошли пешком вверх по долине Вахиё. Дошли до моста напротив Сангвори Боло, «верхнего» Сангвори. Сангвори означает «Каменное», то есть сельцо «Верхне-Каменное».
Там жил Олим Назри, странноприимец. Его, конечно, поставила советская власть не просто следить за водой: официально он мерил уровень воды в реке Киргизов, кстати. Непыльная работенка, но думаю, он был связан с КГБ. Просто это понятно. Ему было за 40[210]. Семейный, с несколькими детьми. Ходил он в рваном халате. Но его неформальная функция — почему я говорю, что он был кгбешник, — состояла в том, чтобы принимать паломников, давать им переночевать перед тем, как перейти мост в Сангвори Було.
А там какие мосты? С помощью трактора через пропасть натягивались стальные тросы, и они закреплялись за валуны. Мощно, под валун вбивались ломы, державшие этот трос натянутым в предельном состоянии. Он, конечно, всё равно прогибался, идти по нему было далеко.
Так вот, два троса, на них кладутся дощечки, закрепляются проволочкой, ну и третий трос брошен сверху как перила. И длиной это всё будет метров 50 или 70. Ступаешь на эти два троса, они под тобой ходят ходуном, а внизу метров 30–40, как хороший многоэтажный дом. Внизу ревет вода Киргизоба, играющая булыжниками величиной с «Жигули» — они подскакивают, как бильярдные шары.
Когда я родился, у меня было кровоизлияние в мозжечок. И поэтому с момента рождения у меня были большие проблемы с высотой. Я испытывал головокружение от высоты и физиологический страх. У меня был такой эпизод, когда мой соседский друг Саша Козьменко заманил меня в разрушенный многоэтажный дом, где не было полов, — только перекрытия и обваленные лестницы, — и там он предлагал пройтись по перекрытию сантиметров 30 ширины. Сам он перешёл, и говорит: «Иди сюда». А меня просто парализовало. Но я же не буду ему объяснять почему. Нам тогда было по 10–12 лет. Да я и сам тогда не знал толком, почему я так переживаю высоту.
И вот в горах я победил этот страх. Даже два страха. Ещё у меня был страх глубины. Я смертельно боялся отплывать на глубину, превышавшую мой рост.
Я прошёл по этому мосту. Впоследствии я легко ходил по таким мостам, и более длинным и хлипким, да ещё с тяжелым рюкзаком. Ходил даже по канату, держась за другой канат и передвигаясь боком, как рак. В горах это обычное дело.
Позднее, в одну из наших вылазок Валера Блинов на месте, которое нам казалось совершенно ровным, падает на четвереньки и с круглыми глазами начинает ползти. А там просто склон и тропка едва заметная, но вполне достаточная, чтобы идти.
Мы остановились с Сережей Жигалкиным и спрашиваем его:
— Валера, что с тобой?
А он даже слова сказать не может, потому что то, что для нас просто тропка, для него космическая бездна, как если бы он вышел в открытый космос с «Аполлона» и с круглыми глазами смотрит на сияющие светила. Такое бывает с людьми.
Кстати, Валера как-то привез с собой из Парижа складную палатку, умещавшуюся в зелененькую колбаску, и ледоруб. Вся его парижская горная экипировка досталась мне. Этот ледоруб спас жизнь Гюле.
