Этот случай на него сильное впечатление произвел.
Ну и тут — человек полез на пятый этаж и свалился оттуда. Повторяемость зловещая.
Через некоторое время мне надоело лежать в больнице, и день на двадцатый или двадцать пятый говорю:
— Давайте, я уже пойду, я нормально себя чувствую.
— Вы еще не восстановились.
— Нет, восстановился. Давайте, я вам просто дам расписку.
Дал я им расписку и пошел жить к Римме. Мама поддерживала меня костями, которые она получала в качестве пайка для Амона, её подопечного льва. Она варила мне крепчайший бульон из этих костей, и я восстанавливался с этим бульоном.
Это был самый тяжелый и самый неприятный год — зима 1972 или 1973 года. Моя жизнь, вроде как сформировавшаяся после 1967-68 года, когда я обрел новых друзей, восстановил отношения с Леной, завел собственный дом, когда вокруг меня были единомышленники, узкий круг людей, которые меня понимали, — всё было разрушено.
А в 1974 году уехал Мамлеев.
Пребывание на Большой Очаковской было довольно мрачным и хаотичным. Я очень мало сделал в интеллектуальном плане. В 1976 году возникла возможность оттуда убраться. Мы решили с Леной развестись и разменять эту квартиру.
С помощью левых, не вполне административнолегальных ходов мы это сделали, и я оказался в комнате на третьем этаже на Народной улице, в коммуналке. А она — в маленькой квартирке рядом с кинотеатром «Ленинград» или что-то такое, и еще несколько раз переезжала.
Я же оказался на Народной, и это было начало совершенно новой эпохи. С Народной начался тот финальный кризис, который через Питер, травму Питера, через окончательный кризис отношений с Головиным, вывел меня в Среднюю Азию, и там началась уже совершенно другая эпоха, — эпоха без Южинского.
По сути очень я мрачный человек. В 20–25 лет это, наверное, не так очевидно было, потому что в юные годы мы гуляли очень круто. Но что-то было ощутимо для тонких людей. Как мне передавали, покойный Генрих Сапгир, который меня ненавидел, жаловался, что когда я вхожу в пространство, где он находится, то гаснет солнце, наступают сумерки, и температура падает. Жизнь, лехаим, тут же тихо надевает кипу и уходит, пятясь, через черный ход.
Я даже удивился, когда мне это передали. Неужели, когда я вхожу, мир сразу темнее становится? Но человек так переживал.
Думаю, что это объективное ощущение, потому что я вообще человек мрачный, — мрачный такой парень. Моя жена, например, тоже считает, что я мрачный. Что я нагнетаю концентрированный мрак, холод, пессимизм. Что моя дочка испытывает серьезные психологические проблемы оттого, что рано вступила в духовный контакт со своим отцом, который нагнал на нее мрака. Нагнал на всех мрака.
Возможно, с иными людьми я не специально другой, но бессознательно меняю свои формы контакта, формы презентации. Я же спонтанно действую, не играю никаких ролей «специально», но, конечно, я разный с разными, но это проблема коммуникации. Я меняю коммуникативное поле, потому что ориентирован на общение, — если уж общаться.
Есть такое понятие — «светский человек». Светский человек не грузит, светский человек учитывает психологические особенности собеседника, светский человек никого не гнобит, умеет быть интересным каждому и подыгрывать каждому, даже если знает, что этого человека потом расстреляет все равно. Светский человек не может перестать быть светским. Мы общаемся искренне, но при этом в своем общении я включаю инструменты, которое для кого-то делает это общение комфортным.
Мой старый товарищ Владимир Рынкевич в наших кругах имел погоняло «Сахарный». Кто его знает, у того не возникает вопросов, почему он — Сахарный, почему кличка так хорошо к нему пристала, и, самое главное, почему сам обладатель этой клички так её любит.
Это один из самых сахарнейших людей, которые мне когда-либо попадались в жизни. Встреча моя с Володей произошла через Степанова, безвременно ушедшего от нас, — через него в моем пространстве появились очень многие люди. Большая часть моих знакомств в определенный период жизни произошли через него. Володя Степанов всё же был очень необычный человек. Я до сих пор не могу простить Мамлееву, который его обидел, написав в открытке, что подобных Степанову в Корнеллском университете сотни. Я считаю, что это была глупость. Но потом и сам Мамлеев признался, что он очень сожалеет и тоже считает это глупостью. Бедный Володя…
