— Нет. Мое решение твердое.
— Тогда заберите детей.
— Пытался. Она не отдает.
— Вы должны помогать Лейле-ханум.
— Ей нельзя давать ни копейки.
— Это почему же?
— Я не хочу, чтобы женщина, которая шатается по гостиницам, проедала мои деньги!.. Да, мы большевики, но и в нас еще остались пережитки прошлого понятие о чести!.. Или про честь тоже надо забыть?!
— Кто говорит, что в наше время честь не в милости? Честь всегда у нас в почете! Кто ее отрицает?
— Наши, комсомольцы.
— Неправда! Коммунистическая мораль требует прочности семейных уз. Кстати, я собираюсь в ближайшее время прочесть несколько лекции на эту тему.
— К чему эти лекции? — поморщился Субханвердизаде. — Кому они нужны? Здесь, в горах, своя мораль.
— Зачем тогда мы тут сидим?
— Чтобы прогнать бандитов, а затем умереть.
— Конечно, напряженный период классовой борьбы еще продолжается. Бандитов надо выловить и уничтожить! В случае чего мы и смерти не испугаемся, борьбы не бывает без жертв. Направляя старую деревню по новому пути, мы выкорчевываем все реакционное, вредное. Но старые силы будут оказывать сопротивление, будут драться с нами. Таково закономерное продолжение социалистической революции.
Субханвердизаде ничего не ответил, но в душе подумал: «Газет начитался, вызубрил цитаты! Вместо того, чтобы дело делать, языком болтает!..»
Демиров, взяв одежную щетку, вышел на веранду. Когда вернулся в комнату, сказал, будто продолжая прерванный разговор:
— Деревня должна быть непременно коллективизирована! Все каналы для реставрации капитализма должны быть перекрыты!
— Разумеется, разумеется, — поддакнул Субханвердизаде. — Однако нам нельзя терять большевистской бдительности.
— Ни в коем случае, — согласился Демиров. — Иначе мы погибнем. Враги не дремлют.
— Уже погибаем… — сказал Субханвердизаде дрогнувшим голосом, поднялся со стула и заходил по комнате из угла в угол, затем вдруг достал из кармана платок, прижал к глазам, всхлипнул: — Бедный Сейфулла!..
Демиров насторожился:
— А что с ним?
— Убит.
— Как убит?!
— Мы похоронили его вчера.
Лицо секретаря райкома сделалось серым. Он медленно подошел к столу, взял телефонную трубку:
— Аскер, дай ГПУ… Я говорю — ГПУ!..
Из трубки послышалось:
— Да, кто это?..
— Алеша, ты знаешь?.. — спросил Демиров.
— Да… Как раз занимаюсь этим…
— Поздно!.. Слишком поздно!..
— Товарищ Демиров, ведь я был с вами…
Демиров перебил:
— Ничего не хочу знать — со мной или не со мной! — и бросил трубку. Повернулся к Субханвердизаде: — Почему вы сразу не сказали мне об убийстве Заманова?
— Товарищ Демиров, люди увидели вас, обрадовались… Уже несколько дней у нас траур… Не хотелось с первых же минут омрачать ваш приезд… Классовый враг погубил старого большевика. Теперь придется держать ответ перед бакинским пролетариатом.
— В центр вы сообщили, по крайней мере?
— Да, сообщил, сразу же, как я вернулся из района, позавчера вечером. Очевидно, вы были уже в дороге.
— Как Мадат?..
Субханвердизаде пренебрежительно махнул рукой:
— Э, из Мадата проку не будет! Какой он руководитель? Нет опыта, да и таланта нет.
Демиров зашагал по комнате, возбужденно говоря:
— Что же это такое?! Что же это такое?! Надо непременно найти убийцу!.. Уничтожить!.. Врагу не может быть пощады!.. Мы обязательно найдем его и покараем. — Глаза Демирова, устремленные на Субханвердизаде, гневно сверкали: — Мы уничтожим врага!
Субханвердизаде, будто уличенный в преступлении, побледнел, съежился, попятился к стене. Он не смел поднять глаз на Демирова. Пробормотал:
— Да, мы уничтожим врага… Обязательно…
Рухсара и Нанагыз обедали дома, когда в дверь постучали и вошел Аскер. В руке его было письмо. Увидев мать и дочь за столом, он смутился, начал объяснять:
— Я был на почте, смотрю — письмо на ваше имя, Рухсара-ханум… — У Аскера был виноватый голос. — Решил занести вам…
Рухсара молча поднялась из-за стола, взяла письмо, бросила взгляд на почерк. Нанагыз улыбнулась Аскеру приветливо:
— Большое спасибо, сынок, да будет тебе удача во всем! Конечно, не стоило утруждать себя.
Аскер, не произнеся больше ни слова, испытывая смущение, вышел.
