— Требуется пять тысяч, Мирза. Всего-навсего!
— А можно спросить, из какого фонда и для каких надобностей?
— Из моего фонда. Из спецфонда, Мирза. Из незримого для посторонних фонда. — И Субханвердизаде хрипло закашлялся: видимо, это означало добродушный смешок.
Мирза с минуту думал.
— Завтра во второй половине дня.
— Не завтра, а сегодня. Через час! Во что бы то ни стало! — < В голосе председателя прозвучало раздражение.
— Банк уже закрыт для кассовых операций. Сегодня ничего сделать невозможно.
— Возьми у Найматуллаева из магазинной выручки, — настаивал Субханвердизаде.
— Незаконно.
— Кто издает законы, Мирза-эфенди, советская власть или главный бухгалтер?
Мирза невозмутимо пожал плечами.
— Законы для всех одинаковые. И для меня — скромного бухгалтера. И для тебя, товарищ исполком. В Москве пишут законы, в Баку. У нас своих законов нету.
Субханвердизаде не привык к таким разговорам, вспылил.
— Абиш, Абиш! — грозовые раскаты председательского баса не сулили ничего веселого. — Беги к Нейматуллаеву и возьми у него взаймы для исполкома пять тысяч. Всего-навсего. До завтра!
Абиш замялся, затоптался на месте, как стреноженный конь. И ослушаться Субханвердизаде он был не в силах, и в присутствии бухгалтера соглашаться на столь дерзновенный поступок тоже не мог.
— Магазинная выручка по закону поступает в банк, — напомнил Мирза твердо.
«Ну ладно, уедет Таир, я уж с тобою расправлюсь», — подумал Субханвердизаде.
И, рассмеявшись, крикнул:
— Вся выручка и пойдет в банк! За исключением пяти тысяч. Всего-навсего! Устремив на побледневшего Абиша повелительный взгляд, добавил: — Иди!
Секретарь вышел.
Тщеславие Субханвердизаде, как видно, было удовлетворено покорностью Абиша. Помолчав, он сказал:
— Деньги предназначены товарищам Демирову и Гиясздди-нову. Спецфонд, райисполкома создан для оказания помощи руководящим работникам.
— Все равно незаконно, — Мирза с досадой поморщился. — Советский закон меч: он сразит любого отступника!
— Значит, Мирза-эфенди, мы, большевики, идем против советских законов? вкрадчиво спросил Субханвердизаде. — Так… Запомним. Твой отец случайно не был бакинским кочи?[17] Не он ли избивал при царизме революционеров?
— Не занимайся демагогией, товарищ Гашем! — Бухгалтер с достоинством выпрямился. — Меня не запугаешь. Советский-то закон меня и защитит. А кто мой отец, Алеша Гиясэддинов знает.
— Эх, старая крыса! — Субханвердизаде зло усмехнулся. — Мне угрожать вздумал? Из-за пяти тысяч? Всего-навсего… Когда паршивой козе приходит срок подыхать, она трется о посох чабана. Не слышал такой пословицы?.. Значит, открыто идешь против райкома партии и VIIV?..
У Мирзы задрожали губы.
— Я верен законам рабоче-крестьянского государства, — упрямо сказал он. Не только пяти тысяч, но и пяти копеек незаконно не дам никому… Разрешите быть свободным?
— Иди, иди, да заблаговременно подбери тенистое местечко на кладбище! расхохотался Субханвердизаде. — Подожди, — остановил он направлявшегося к дверям Мирзу. — Все ведь шучу, характер у меня такой… шутливый! Проверить хотел степень твоей политической бдительности. Спасибо! Советские финансы находятся в надежных руках.
Но, едва дверь захлопнулась, Субханвердизаде заметался по кабинету, как волк в клетке.
— Заживо сдеру с тебя шкуру, законник! — поклялся он, сжимая кулаки так, что ногти впились в кожу.
Пегая кляча была привязана к телеграфному столбу. Седло на ней было потертое, порыжевшее от дождей и жгучего горного солнца; у тощего коврового хурджуна, притороченного к седлу, был тоже неприглядный вид.
На этом ветхом скакуне обычно отправлялся в объезд дальних аулов председатель Контрольной партийной комиссии — ее называли «КК» — Сейфулла Заманов.
Сейчас он стоял у открытого окна и разговаривал с инспектором, давал последние указания, а на дворе хлопотал Аскер: то подтягивал подпругу, то звенел уздечкой. Пышные кудри парня, на расчесывание и укладывание коих он тратил уйму времени и трудов, растрепались. Он непрерывно бросал выразительные взгляды на Заманова.
«Чего приперся сюда этот телефонист?» — подумал старик и, высунувшись из окна, попросил:
