— О чем?
— О том, о чем будем говорить на нем.
Инструктор Меджид не хотел открываться Намазгулу-киши. Опасался, что старик начнет исподтишка мешать им, собрание не даст ожидаемых в райцентре результатов и поручение Мада-та не будет выполнено.
— У нас народ несознательный, товарищ инструктор райкома, — сказал вкрадчиво Намазгулу-киши. — Наши люди всегда на всех идут войной! Даже на собрании не могут взять себя в руки, угомониться… Сто раз я говорил, учил: не воюйте, не бранитесь, не ругайтесь, — нет, не понимают, все делают по-своему. Всякий раз отколют какой-нибудь номер… Начнешь их вразумлять: милые, дорогие, родные, послушайте старших, мы ведь имеем опыт, пожили на свете, знаем людей… Нет, не понимают… Смотришь, переругаются, перессорятся и разойдутся.
— Собрание нужно не мне, а вам, — объяснил Меджид. — Для вашей же пользы. Сами увидите — только соберитесь.
— Да разве наши понимают? Темнота!.. Глупый народ наши деревенские, товарищ Меджид, — уклончиво отвечал Намазгулу-киши.
— Я сделаю так, что ругани на собрании не будет, — пообещал Меджид. — Да и кто посмеет шуметь в вашем доме, а, Намазгулу-киши?!
— Может, и не будут шуметь, — согласился хитрый старик. — Постараемся не допустить войны. Только иногда они все равно воюют. Темный народ!
Он притворно вздохнул.
Меджид начал закуривать, сказал дипломатично:
— Люди всегда есть люди. Говорят: оставь покойника одного в комнате — и тот встанет и разорвет саван.
Однако бывалый Намазгулу-киши был не меньшим дипломатом. Решив показать свои острые рожки, отпарировал:
— Какие они покойники, эй?! Наши эзгиллийцы вполне живые люди! Еще какие живые!..
Старик чувствовал, что на собрании речь пойдет об организации колхоза, которого он до смерти боялся, и хотел заранее сбить спесь с этого самоуверенного представителя райкома.
— В этом году мы опять переселимся, товарищ Меджид, — сообщил он как бы между прочим.
— Куда?
— Куда всегда — вниз, на равнину, к теплу. Сам знаешь, товарищ инструктор…
— Напрасно… Зачем вам это?
— Чтобы жить, чтобы не умереть, товарищ Меджид. Или ты хочешь, чтобы мы здесь, в этих горах, где кончается царство аллаха, превратились в лед? Мы кочевники и всегда кочевали. То соберемся вот так, как сейчас, в одно место, то снимемся — и а дорогу, на равнину, туда, где есть хлеб и тепло.
— Нет, в этом году кочевать не будете, — отрезал Меджид. — Какой смысл? Травы, сена у вас много, хлеба, я видел, отличные… Лучше ваших мест нет на свете, старик.
Меджид ладонью выбил окурок из мундштука и сразу же начал вставлять в него новую папиросу.
Старик возразил:
— Ошибаешься, товарищ Меджид, зерна в этом году у нас не будет. Увидишь, колосья опять окажутся пустые… Это — горы, они всегда обманывают человека. Если мы зимой останемся в Эзгилли — все подохнем. Загнемся!
— Не загнетесь. Настоящий мужчина никогда не загнется! Настоящий мужчина не боится трудностей!
Меджид подошел вплотную к старику. Тот твердил, как попугай:
— Загнемся, загнемся… Уверяю тебя, товарищ инструктор райкома, все загнемся.
— А я говорю, не загнетесь!.. Иди, готовь место для собрания! — Меджид крепенько хлопнул по плечу Намазгулу-киши, желая продемонстрировать ему свою силу.
Старик направился к дому.
"Старый хитрый шакал! — думал Меджид. — Спрятался под кувшином с медом, под чашками с маслом и сыром. У, кулак! Тигр! Таишься по камышам, по лесам не схватить тебя за хвост… Погоди, буду жив — я выведу тебя на чистую воду, разоблачу! Не увидишь ты скоро Эзгилли как своих ушей! Ясно, это ты подбил дурака Тарыверди продать быков. Погоди же!.."
Вдруг он услышал рядом сладкий голосок Новрасты:
— О чем это вы разговаривали с моим отцом, ай, братец Меджид? Может, скажешь мне?..
Меджид сунул в рот мундштук, затянулся несколько раз, промямлил:
— Отец твой, он…
— Намазгулу-киши — мой отец, ты знаешь?
— Знаю, знаю…
— То-то!.. А знаешь, братец Меджид, как он уважает тебя?! О-о-о!.. Так уважает!..
— Знаю, еще бы… — покривил душой Меджид. — Твой отец уважительный человек, все это знают.
— Смотри, если с ним что будет — обижусь на тебя, братец Меджид. Хорошо?
Меджид ощутил на своей щеке теплое дыхание Новрасты, враз растаял:
