— Школы-то нет… А то бы учились, были бы заняты, при деле, и польза была бы от учения… Всем было бы хорошо… А то живут, как дикие голуби…
— Какая у нас может быть школа? Мы ведь кочуем, вечно в бегах.
— Ей, этой школе, бедняжке, никогда не собрать нас вместе, в одну кучу. Только соберемся, только начнут говорить о создании школы, глядь — нас уже и след простыл: кочуем…
— Выходит, кочевать не надо?
— А что, разве умрем, если будем жить на одном месте, осядем? Смотрите сами: за последние два года мы не кочевали на равнину — и хлеб у нас свой появился, лучше стали жить… Да и правительству своему немного помогаем, кладем, как говорится, свой камень на его весы.
— Но неужели это правительство, огромное, как гора, не проживет, если не возьмет налога с крошечной деревеньки Эзгилли?!
— Не забывай, дорогой, озеро из капель образуется. Ты не дашь, я не дам кто же тогда даст правительству?
— Если мы все удерем из списка, кто же будет кормить правительство?! Да и куда удирать?
— Будто других не останется, если ты удерешь из списка? Людей на свете много…
— Хорошо, а зачем нас позвали?
— Приехал инструктор Меджид. Опять, наверное, будет рассказывать, что происходит в мире.
— Не думаю. Сдается мне, о колхозе пойдет речь. Если бы о мировых событиях — это было бы ничего…
— Да брось ты! Какой может быть колхоз в Эзгилли?! Не верю я, не верю…
— Если о колхозе пойдет речь, тогда зачем мы приперлись сюда?! Выходит, сами, своими же ногами идем им в пасть.
— Пришли — это еще ничего не значит.
— А что, колхоз — разве плохо?
— Соберут нас всех вместе и уложат в одну постель, под одно одеяло. Каково?!
— Вместе — это хорошо. Один, говорят, в поле не воин… А разговоры про общую постель — болтовня, враки.
— Ничего у них не получится. Какой колхоз, какое одеяло, если у нас здесь всего две пары домишек?!
— А я что говорил?! Я что говорил?! Говорил, не надо оседать, мы кочевники, и деды наши были кочевниками. Нет, говорят, мы устали от кочевой жизни, надо осесть, жить круглый год на одном месте… Вот, пожалуйста!.. Теперь этот колхоз схватил нас за шиворот. Прощай, вольная жизнь!
Намазгулу-киши возвысил голос:
— Эй, ребята, перестаньте шуметь! Вы что раньше времени беситесь?! Вижу, каждый из вас готов грызться с кем придется. Разве что-нибудь произошло? Колхоз, говорите? Ну и что, если будет колхоз? Разве беда?! Разве светопреставление?! Куда это годится, на что похоже? Весь свет становится колхозом, а ты, не узнав, что и как, вскакиваешь средь бела дня и даешь деру подальше от колхоза. Хорошо это?! К чему скандалить и драться. Зачем поднимать заваруху?.. Успокойтесь, ребята! Потерпите, посмотрим, что нам скажут…
Его перебили:
— Перестань клеветать на нас, ай, дядя Намазгулу! Мы просто разговариваем между собой.
— Что значит — клеветать?! — вскипел хозяин дома. — Говорю, сначала подумайте хорошенько — потом уж болтайте. Послушайте вначале, что вам скажут. Нехорошо заранее скандалить. А если уж скандалить, шуметь — так не зря, из-за дела. Всему свое время. Зачем же скандалить заранее?.. Ты еще не знаешь, что варится в котле, — а уже кричишь — где ложка…
Меджид, отойдя в сторонку, в тень, наблюдал за происходящим, внимательно прислушивался к репликам и возгласам сельчан. Он думал, как ему повести разговор, чтобы не испугать эзгиллийцев. Важно было правильно понять настроение этих людей, его оттенки. Именно поэтому он не спешил начинать собрание.
Во двор, тяжело дыша, кашляя и сплевывая, вошел Худаверен-киши. Он жил внизу, на отшибе, и ему пришлось подниматься в гору. Спросил:
— Эй, ребята, где этот инструктор?
Со всех сторон посыпалось:
— А что случилось?
— Зачем тебе инструктор?
— В чем дело?
Кто-то из мальчишек, сидевших на деревьях, крикнул смешком:
— Старик к халве спешит — к себе на поминки!
Рядом с малолетним шутником на ветке случайно оказался внук Худаверена-киши. Он что было силы дал локтем в бок острослову:
— Пусть халву ест твой дед! Слышишь, твой дед?!
Взрослые зашумели на ребятишек:
— Эй, чертовы цыплята, слазьте с деревьев, кому говорят!.. Бегите домой спать!..
Ребята на ветках засвистели, загудели, защелкали, зачирикали по-птичьи.
