Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - страница 74

В свете этих высказываний становится попятным, почему на переговорах с русскими послами представители Речи Посполитой не ставили вопроса ни о создании общего сейма, ни о проведении в России социальных реформ, подобных тем преобразованиям, которые были проведены в 60-х годах XVI в. в Великом княжестве Литовском и привели к фактическому сближению правового статуса господствующего класса и форм государственной организации обоих, затем вступивших в реальную унию государств[595]. Уния с Россией в представлении польско-литовских политиков должна была носить иной характер, чем уния, заключенная в Люблине. Если последняя была равноправным (по крайней мере по форме) соглашением господствующих классов Короны и Литвы, то России в будущей унии с Речью Посполитой отводилась неравноправная роль.

Условия унии, в их различных вариантах, предусматривали наложение на Россию обязательств постоянной финансовой и военной помощи Речи Посполитой для обеспечения ее обороны (как полагал весь лагерь сторонников царя в целом) или для решения ее внутриполитических проблем (как хотели шляхетские политики), но при этом польская сторона не брала на себя соответствующих обязательств по отношению к России. Более того, поскольку не предвиделось создания такой общегосударственной институции, как сейм, и одновременно не предполагалось привлекать русских феодалов «ad publicas consultationes», то ясно, что подобные условия обеспечивали представительному органу господствующего класса Речи Посполитой исключительное право решений по вопросам, касавшимся всего восточноевропейского объединения в целом. Правда, наряду с сеймом Речи Посполитой в решении этих вопросов должен был участвовать и монарх, царь Федор, который мог бы представлять интересы русского общества. Однако в условиях, когда русские феодалы отстранялись не только от решения указанных выше вопросов, но и от участия в элекции будущего монарха, а царь не мог брать с собой на польско-литовскую территорию свой русский «двор», институция общего для всех государств монарха приобрела иной характер, становясь по существу орудием подчинения русского общества польско-литовским интересам. Правда, за русским господствующим классом сохранялась возможность самостоятельных решений не только о сборе налогов, но и войне и мире, однако, как видно из приведенных высказываний, это определялось прежде всего стремлением избавиться от каких-либо обязательств но отношению к России и расходов на ее нужды.

В целом эти проекты унии должны рассматриваться как важное явление в истории польской политической мысли. Если проекты публицистов начала 70-х годов XVI в. предусматривали лишь открытие русской территории для польской феодальной колонизации при наличии личной унии между государствами, то проекты конца 80-х годов шли гораздо дальше, предвидя установление «реальной» унии и превращение Русского государства в политический придаток Речи Посполитой при сохранении традиционной структуры и форм, государственной организации русского общества. В такой концепции следует видеть соединение представлений о соотношении сил между государствами, которые сложились в шляхетском обществе после походов С. Батория, с ранее сформировавшимися взглядами на русский господствующий класс как на совокупность политически невежественных людей, всецело отданных на милость и немилость своего государя. Отсюда — убеждение польско-литовских феодалов, что русские политики не могут быть из-за своей «грубости» полноправными партнерами при обсуждении общегосударственных вопросов, а также их расчеты на то, что русский господствующий класс может принять польско-литовскую концепцию унии и согласиться на неравноправное положение в составе будущей тройственной федерации в обмен на предоставление элементарных гарантий жизни и имущества его членов. Определенную, хотя и не главную, роль при выработке этих концепций сыграли представления польско-литовских феодалов о личности царя Федора. Правда, эти представления у разных группировок существенно расходились; у шляхетских политиков Короны под влиянием, вероятно, сообщений Петра Берниковского сложилось представление о новом русском царе как справедливом и милосердном правителе, умеющем прекращать внутренние конфликты и стремящемся избегать насилия