От унии с Россией польские шляхтичи ожидали прежде всего организации надежной обороны южных границ Короны: создание для их защиты большой постоянной армии и проведения работ по укреплению подольских замков, что, как можно понять по отдельным намекам, царь должен был осуществить на собственные средства. Далее открывались перспективы изгнания турок за Дунай, восстановления польского влияния в Молдавии и подчинения татарских орд верховной власти Речи Посполитой[190].
Эти высказывания, несомненно, свидетельствуют о высокой оценке частью польской шляхты военно-политических возможностей Русского государства. Как правильно отметил С. Грушецкий, по убеждению этих публицистов выбор Габсбурга привел бы к разорению Речи Посполитой турками (как это, например, случилось с Венгрией), в то время как избрание царя открывало перспективу победы над Османской империей[191]. В своих прогнозах сторонники царя опирались на известные им факты из историй взаимоотношений России с татарскими ханствами. Так, Мычельский, ожидая от царя организации эффективной защиты Польши, ссылался на созданную в России разветвленную систему обороны страны от татар[192], а один из анонимных авторов упоминал о покорении Казани и Астрахани[193]. Таким образом, реальные успехи России в борьбе с татарской опасностью повышали в глазах шляхты престиж страны и ее монарха, давали возможности для противопоставления Габсбургам, терпевшим в борьбе с турками неудачи[194].
Успешное решение южной проблемы имело серьезное значение для шляхты. Так, Мычельский указывает, что после организации надежной обороны Подолии «подольские пустыни» превратятся в «освоенные земли», отчего у Речи Посполитой прибавилось бы людей и скарбов, а обедневшему и раздробившемуся рыцарству — «маетностей»[195]. Освоение Подолии должно было дать польским феодалам новый фонд земель, на которых смогли бы разместиться владения тех групп в составе господствующего класса, для которых на основных, давно освоенных землях в данных условиях уже не было места.
В этих рассуждениях выступает вполне отчетливо один из главных мотивов, склонявших шляхетских политиков к династической унии с Россией, — расчеты на то, что таким путем удастся остановить начинающийся процесс разорения широких слоев господствующего класса Речи Посполитой путем колонизации новых неосвоенных районов. При этом имелась в виду феодальная колонизация не только Подолии, но и земель, входивших в состав Русского государства.
В проектах унии с Россией, разработанных шляхетскими публицистами, заинтересованность в феодальной колонизации русских земель выступает столь четко, что это было отмечено даже некоторыми польскими буржуазными исследователями[196]. В советской историографии (прежде всего, в работе Л. А. Дербова) эти расчеты были выдвинуты на первый план; как главная, определяющая часть всей концепции польских шляхетских политиков раскрыта их связь с формами восточной экспансии (и соответствующих им идеологических построений) польских феодалов на земли Украины и Белоруссии в предшествующий период[197].
Наиболее четко проблема, решения которой пытался достичь господствующий класс Речи Посполитой, сформулирована в первом памфлете Мычельского. «Нам, станам рыцарским, — писал автор, — из-за нашего размножения и раздробления наших владений нужно подумать, чтобы не обратились в крестьянское состояние, что между рыцарскими людьми уже случается». Чтобы избежать такой судьбы, шляхта нуждается в новых землях, а из всех соседних государей такие земли может предоставить шляхте только русский царь. Во-первых, он вернет Речи Посполитой отобранные у Великого княжества земли[198], на которых «в соответствии с заслугами» будут получать владения неимущие шляхтичи. Во-вторых, царь сам будет давать шляхтичам земли в России. Наконец, с открытием русских границ для польской феодальной колонизации станут возможными и другие способы добывать в тех краях владения.
В других памфлетах нет столь четкой постановки вопроса, как у Мычельского, но очевидно, что их авторы вполне разделяли его представления о возможных результатах унии. С наступлением унии, указывал анонимный автор памфлета «Sententia de elegendo novo rege», «было бы так, как сперва поляки на Литве выслужили себе много, то же счастье могло бы быть поляку и литвину в Москве». По мнению другого публициста, дело может пойти в России еще лучше, чем в Литве. У царя «в Москве множество земли, он раздавал бы, а наши рады берут»
