Как только викарий скрылся из виду, она гневно повернулась к графу.
– Мы же договаривались, – невозмутимо произнес он, – что ты перестанешь носить траур.
– Перестану, когда мы поженимся.
– Уверен, твой первый муж не поставил бы тебе в вину розовое платье, – вздохнул Леандр.
Он все еще думал, что она намеренно носит траур по мужу. Ей казалось крайне нелепым, что Леандр мог считать память о Себастьяне достойным соперником той радостной действительности, которую являл собой граф. Впрочем, Джудит тут же почувствовала угрызения совести. Себастьян по-своему обожал ее и заботился, к тому же он подарил ей двух чудесных детей. Как ей только не стыдно забывать все хорошее, что было в прошлом, ради этого весьма легкомысленного графа!
– Извини, – холодно сказал Леандр, – больше не буду к тебе приставать с одеждой.
Джудит взглянула на него, не зная, что сказать ему утешительного, чтобы не оскорбить при этом память Себастьяна. Не найдя подходящих слов, она промолчала.
Они медленно шли по полям, вдыхая морозный воздух и разговаривая об обычных повседневных вещах. Дети собирали орехи и разноцветные листья. Бастьен подбежал к ним с пригоршней каштанов. Вытащив перочинный ножик, Леандр срезал верхнюю оболочку. В отличие от катания обруча это занятие было ему хорошо знакомо. Леандр и Бастьен с видом знатоков оценили блестящую поверхность каштанов, обсудили, какой из них окажется крепче в игре.[2] Потом Бастьен осторожно продел сквозь каштаны бечевку. Победитель должен был получить по одному узлу на своей бечевке за каждый разбитый каштан противника.
– Знаешь, – сказал Леандр Бастьену, – ведь я не умел играть в каштаны и даже не слышал о такой игре, пока не пошел в школу.
– Правда? А почему? – удивился Бастьен.
– За рубежом в такие игры не играют. В школе мне пришлось научиться многому…
– А мне понравится в школе, папа Леандр? – нахмурившись, спросил Бастьен.
– Надеюсь, да. Впрочем, так не бывает, чтобы все было хорошо. Трудные переживания и испытания – это часть обучения в школе. Но, будь уверен, Бастьен, если тебе придется совсем уж туго, ты сможешь поменять школу или даже вернуться домой и заниматься с домашними учителями.
– Вряд ли мне понравится домашнее образование, – буркнул Бастьен. – Если я буду все время сидеть дома, как я научусь жить среди других людей?
– Похоже, мы понимаем друг друга, – улыбнулся Леандр.
Джудит было приятно, что Бастьен все больше привязывается к Леандру и доверяет ему. И в то же время она опасалась, что скоро будет вытеснена из их мужского союза.
– Меня будут бить в школе? – неожиданно спросил Бастьен.
– Я не знаю ни одного мальчика, которому удалось бы избежать школьных наказаний, но ты можешь попытаться стать исключением из правила.
– Меня еще никогда не били. Это больно?
– А ты сам как думаешь?
Бастьен замолчал, и Джудит чуть было не заявила, что ее сын отправится в школу только через ее труп! Она начала понимать мать Леандра и сочувствовать ей. Возможно, она не столько цеплялась за сына, сколько пыталась оградить его от жестокостей и несправедливостей жизни. Самой Джудит никогда не доводилось быть очевидицей физических наказаний, но она знала, что преступников наказывают плетьми, что солдат и моряков подвергают порке в армии и на флоте. Будучи дочерью викария, она отлично знала, какие жестокие наказания бытуют в семьях бедняков.
Какую дорогу в жизни выберет ее сын? Юриспруденцию, церковь, армию? Так или иначе, ему придется решать судьбы людей.
– Я не трус, папа Леандр, – решительно сказал Бастьен. – Я только боюсь, что заплачу…
Леандр сочувственно погладил его по голове и сказал:
– Крепко сожми зубы и смотри в одну точку, а когда все закончится, убеги подальше и найди место, чтобы выплакаться.
– Ты тоже так делал? – напрямик спросил Бастьен.
Джудит заметила, как щеки графа покраснели.
– Да, именно так, – нехотя проговорил он.
Просияв, Бастьен помчался собирать листья.
– Это правда? – тихо спросила Джудит.
– Что я плакал тайком? Да, плакал, но не в школе. У меня была отличная выучка еще до школы.
От этих слов графа у нее по спине пробежал холодок. Какое же детство было у него! И что же будет с Бастьеном?
