Еще одной особенностью русского терроризма можно считать то, что он очень долго не вызывал в образованном обществе ни малейшего отвращения. Напротив, тогдашний русский терроризм окутывала некая романтическая дымка, ее не могли разогнать даже сообщения о том, что в результате террористических акций наряду с царскими чиновниками и жандармскими чинами часто гибнут и случайные, ни в чем не повинные люди.
Почему это происходило, хорошо видно из истории самого первого громкого политического покушения, когда Вера Засулич ранила столичного градоначальника Трепова. Градоначальник вызвал в обществе глубокое возмущение тем, что приказал жестоко высечь одного из политических заключенных (тот не захотел в его присутствии снять шапку).
Вера Засулич, большая поклонница декабриста Кондратия Рылеева, сама уже до этого отсидевшая два года в Петропавловской крепости за революционную деятельность, решила, как следует из ее заявлений на судебном процессе, не просто отомстить Трепову, но и обратить внимание Европы на преступления русского самодержавия. Засулич говорила:
Мое преступление вызовет гласный процесс, и Россия в лице своих представителей будет поставлена в необходимость произнести приговор не обо мне одной, а произнести его по возможности случая в виду Европы, той Европы, которая до сих пор любит называть нас варварским государством, в котором атрибутом правительства служит кнут.
Суд присяжных террористку оправдал, Вера Засулич была освобождена из-под стражи, сразу же спрятана товарищами и нелегально переправлена за границу. Газета «Голос» очень точно передала эмоциональный настрой общества, рассказав о том, как завершился процесс:
Вдруг раздался не то стон, не то крик. Разом ахнула толпа, как один человек. Точно вам не хватало воздуха, вас душило что-то, какой-то страшный кошмар, и вдруг вы стали дышать, вдруг тяжелый камень свалился с плеч… Крики радости, аплодисменты, топот ног, пронзительные возгласы: «Браво! Молодцы!» Многие крестились, демократически настроенная молодежь обнималась… Судебные приставы вначале бросились успокаивать. Кони [председатель окружного суда] запретил это делать.
Как видно из этого описания, никто из присутствующих не понял, что вместо тяжелого воздуха самодержавия, которым люди дышали до сих пор («не хватало воздуха», «душило что-то»), они с лихвой глотнули в зале суда не менее опасного, веселящего до умопомрачения революционного газа.
Несколько дней спустя «Неделя» писала:
В летописях русского суда не было еще дела в такой степени важного и выразительного, имеющего такое огромное значение и производящего такое сильное впечатление, как дело г-жи Засулич. В присяжных оно вызвало оправдательный приговор… в печати – целый ряд единодушных статей, написанных в такой резкой форме и таким горячим языком, которые совсем несвойственны нашим газетам.
Окончательную точку поставила либеральная газета «Санкт-Петербургские ведомости», абсолютно уверенная в своей правоте: «Поднявши меч – от меча и погибнет. Кто нарушает закон – тот и себя ставит вне закона».
Таким образом, революционный самосуд получил двойную поддержку: сначала от присяжных, а затем и от прессы. Засулич, по словам одного из тогдашних оппозиционеров, являлась не террористкой, а «ангелом мести».
Ну а то, что главной мишенью в тире стал Царь-освободитель, раскрепостивший крестьянина, русский суд и русскую прессу, было по-своему логично: с революционной точки зрения Александр II, будь он хоть тысячу раз реформатором, по-прежнему олицетворял собой самодержавие. А Карфаген, без сомнений, должен быть разрушен.
В годы советской власти к народовольческому террору сохранялось примерно такое же отношение. Николай Троицкий в книге «Безумство храбрых» пишет:
13 марта [1879 года] в Петербурге Леон Мирский на коне догнал карету, в которой ехал шеф жандармов А. Р. Дрентельн, и выстрелил в него через окно кареты. Только непостижимый промах помешал Мирскому. А через три недели, 2 апреля, Александр Соловьев вышел с револьвером на самого царя. Долгие минуты гонялся он за самодержцем по Дворцовой площади, расстрелял в него всю обойму из пяти патронов, но лишь продырявил высочайшую шинель.
