Он [Мадзини] рассказал нам, то есть Бакунину и мне, чрезвычайно интересный эпизод… Во время Восточной войны он получил от императора Николая Павловича предложение начать политическое движение в Ломбардо-Венецианских областях Австрии. Не знаю точно, к какому времени это предложение относится, но очевидно, что император Николай уже предчувствовал в Австрии противника и готовил ему диверсию. Одно условие, поставленное императором Николаем Павловичем для ссуды Мадзини очень значительной суммы, кажется, несколько миллионов, было, чтобы движение имело характер монархический, и на этом условии все дело не состоялось. Мадзини ставил непременным условием, чтобы предполагаемое движение имело республиканский характер, а император Николай, напротив, соглашался оказать поддержку Мадзини только в том случае, если оно будет сделано в пользу монархии, именно – Савойского дома… На этом дело и расстроилось…
Мадзини говорил нам, что он не имел никакого предубеждения против действия совместно с императором Николаем и что он готов был действовать с кем угодно, лишь бы это было в пользу Италии и против коренных врагов Италии, против Австрии и папы. Мадзини окончил свой любопытный рассказ, назвав и того главного агента, через которого все эти переговоры происходили: это был знаменитый в то время итальянский певец, тенор итальянской оперы в Петербурге Тамберлик.
Мое первое впечатление, услыхав это имя, было удивление, но короткого размышления было достаточно для того, чтобы согласиться с Мадзини, что выбор Тамберлика тайным агентом при этих переговорах, требовавших полной тайны и большой ловкости, был бы очень удачен. К этому должен добавить, что как личность Мадзини, так и та обстановка, при которой он рассказывал нам этот эпизод, совершенно исключает возможность какой-либо неправды.
Как доказывает историк Козьмин, рассказ Мадзини выглядит вполне правдоподобно, а события относятся, скорее всего, к 1854 году. И упоминаемый в рассказе посредник на переговорах был в тот театральный сезон на гастролях в Петербурге, и настроения при дворе в это время царили соответствующие.
Косвенно подтверждает эту необычную историю и Герцен в своей книге «Былое и думы». Александр Иванович описывает один из митингов в Лондоне, где был освистан и жестоко высмеян толпой довольно известный тогда публицист-русофоб Дэвид Уркхарт, когда он заявил присутствующим, что Мадзини подкуплен и работает на русского царя.
Откуда получил свою информацию Уркхарт, маниакально ненавидевший Россию, неизвестно, но его, судя по всему, освистали зря. Сделка, похоже, действительно готовилась и сорвалась лишь потому, что стороны не смогли договориться о деталях.
Другим косвенным подтверждением рассказа Мадзини (Лугинина) могут служить записки историка Михаила Погодина, имевшего немалое идейное влияние на императора. Все его рассуждения и предложения, касавшиеся международной политики, царь обычно читал с карандашом в руках, всякий раз делая для себя соответствующие пометки. Записки Погодина свидетельствуют о том, что в последние годы царствования Николая I российский внешнеполитический курс, много лет опиравшийся на идею легитимизма, подвергся серьезной ревизии. Погодин писал:
Государь не может идти, говорят, против того порядка, который он сам поддерживал и устанавливал в продолжение тридцати лет. Но разве этот порядок остался с ним? Этот порядок изменил ему, предал его, вооружился против него и поставил в такое критическое положение Россию, в каком она никогда не бывала, гладить по головке этот законный, австрийский порядок противно всякой логике. Мы должны жертвовать своими обязанностями и выгодами для отвращения революции от европейских государств, кои сами ее накликают на себя… Черт с вами, если вы того хотите!
Погодин настойчиво напоминал царю о предательской роли Вены, говорил о том, что революция на подконтрольных австрийцам территориях только выгодна России, призывал «…поднять Турцию, поднять Австрию, поднять Грецию, поднять Польшу, а Италия поднимется сама, может быть, и Франция: вы хотели войны – так вот вам она».
