— Вот, дорогая.
Бабушка поднесла ложку к моему рту.
— Что это, бабуля?
— Лекарство! Доктор выписал мне его две недели назад. У меня был запор. За один день все наладилось. Теперь у меня регулярный стул.
— Но бабушка, у меня ведь нет…
— Не спорь, дорогая, будь послушной.
Она улыбнулась и поднесла ложку еще ближе. Мне в нос ударил отвратительный сладкий запах. Я закрыла глаза и, словно ребенок, раскрыла рот и сразу проглотила всю ложку. Меня чуть не вырвало.
— Ах, бабуля! — Я схватилась за горло и начала давиться. — Это ужасное лекарство!
— Но оно точно поможет.
Я скривила лицо от ужасного вкуса во рту. Запах лишь маскировал подлинный вкус, нечто горькое, похожее на известь с привкусом еще чего-то… не поддающегося определению.
— С такими обгоревшими ногами и запором ты должна лежать в больнице, а не твой дедушка. — Бабушка закрыла бутылочку крышкой и снова спрятала ее на прежнее место. — Вот так, — произнесла она, видно, довольная тем, что сделала. — Нам нельзя засыпать в гостиной. Можно вполне лечь и на постель. Дорогая, хочешь сегодня поспать наверху на тот случай, если тебе придется бежать в туалет? Я могу положить тебе в постель две грелки.
Помня о вчерашнем приключении с платяным шкафом и весь ужас, живо запечатлевшийся в моей памяти, я решила остаться в гостиной.
— Бабушка, если придется, я быстро добегу до туалета. К тому же внизу мне будет тепло…
— Тогда хорошо, дорогая. Поступай, как знаешь. Спокойной ночи.
Бабушка поцеловала меня в обе щеки и неожиданно крепко обняла. Затем она вышла из гостиной и плотно закрыла дверь. Услыхав, как она поднимается по лестнице, я встала и выключила газ.
К своему удивлению, я обнаружила, что уснула. Но была поражена и встревожена, поскольку, проснувшись, не припоминала, чтобы снимала одежду, надевала ночную рубашку или забиралась на диван под одеяла. И тем не менее я проснулась именно в таком положении, мои глаза вдруг широко открылись и уставились в темноту. Я не сразу сообразила, где нахожусь, а когда вспомнила, почувствовала, как одеяла давят на мои чувствительные ноги. Отбросив одеяла и сев на диван, я поняла, что растревожило мой сон.
Едва слышно сюда долетала мелодия «К Элизе». Эта ночь стала настоящим проклятием, из-за облаков не было видно ни частички луны, ни звезд — в комнате была кромешная тьма. Натыкаясь на мебель, задевая ее своими больными ногами, я ощупью добралась до окна и раздвинула занавески. Ничего не видно. На улице было так же темно, как и в доме. Я осторожно пробралась к двери, мне не терпелось узнать, кто играет мелодию, и наконец нащупала выключатель.
Меня напугали Дженнифер и Гарриет, стоявшие по обе стороны камина.
Я затаила дыхание и снова поразилась тому, что эти неожиданные, необъявленные визиты из прошлого больше не пугали меня. Будто какой-то едва просыпавшийся инстинкт успокаивал. С прошлой встречи минуло не слишком много времени, поскольку обе девушки мало изменились. По-моему, они были одного возраста, около семнадцати лет, еще совсем молодые и следили за переменами в моде. Турнюр сейчас исчез совсем, и юбки плотнее облегали бедра. На обеих были блузки с высоким воротом и маленькие жакеты с рукавами, расширяющимися в плечах. У обеих волосы были собраны узлом на макушке, они посматривали на дверь, к которой я прислонилась.
Пока огонь потрескивал и часы отсчитывали минуты их века, я заметила, что больше не слышно мелодии.
Обе девушки казались обеспокоенными, они чего-то напряженно ждали. Все время проверяя время по наручным часам, чтобы, как мне показалось, обратить внимание на символ своего престижа, Гарриет поджимала бескровные губы и часто облизывала их. Несмотря на узкую талию и тонкие черты лица, она все же не отличалась красотой. Действительно, женская зрелость не избавила ее от невзрачной внешности, которой она была наделена с детства, а, скорее, еще больше подчеркнула этот недостаток. Брови были слишком густы, челюсть немного тяжеловата, нос непропорционально мал для ее лица. Гарриет тоже была отмечена этой ложбинкой, которая не столько придавала ее лицу черты сильного характера и уверенности, сколько делала его мужеподобным.
