И все же…
Вчера я заговорила с Виктором, я дважды обращалась к нему, и впервые… он впервые не исчез. Он продолжал разговаривать с Дженнифер. Только во второй раз, когда я встала и пыталась коснуться его, сцена исчезла.
Неужели это значит, что с ними невозможно общаться? Может быть, Виктор меня просто не расслышал, ведь он так увлекся разговором с Дженнифер? Можно попытаться еще раз. Я вообще не буду шевелиться, а только заговорю. Я скажу Гарриет что-нибудь, тихо, как бы невзначай, ненавязчиво.
Гарриет писала спокойно, кругом стояла тишина. Слышен был лишь треск огня и тиканье часов на каминной полке. Часы отсчитывали время прошлого. Что если я произнесу слово и она услышит меня? Как мне хотелось бы, чтобы она меня услышала. Я еще раз оглядела комнату. Меня немного раздосадовало то, что здесь не было Виктора, но его и не могло быть, поскольку он сказал, что едет в Шотландию, и поклялся никогда больше не возвращаться сюда. Неужели это означало, что я его больше не увижу? Я усомнилась в этом. Ибо ему предстояла встреча с Судьбой среди этих стен. И эта встреча должна была произойти очень скоро. Так что он вернется, я просто не знала, когда это случится.
Можно заговорить с ней сейчас? Осмелюсь ли я заговорить с ней сейчас? Я облизала губы и пробормотала имя Гарриет так тихо, как смогла. Она не подняла головы. Поэтому я произнесла чуть громче:
— Гарриет.
Она никак не отреагировала.
— Гарриет, ты слышишь меня?
Когда Гарриет наконец подняла голову, у меня от радости подскочило сердце, но тут я заметила, что она сделала это, обдумывая что-то, подыскивала следующие слова, и поняла, что мои усилия напрасны. Гарриет никогда не сможет услышать меня. Просто мне в голову пришла слишком безумная мысль. Я решила сделать еще одну попытку.
— Гарриет, прошу тебя, выслушай меня.
Тут я взглянула на свою бабушку. Та широко раскрыла глаза и уставилась на меня. Я вскрикнула и закрыла рот рукой.
— Бабуля! Как ты напугала меня!
— С кем это ты разговаривала? — спросила она, странно гладя на меня.
Я бросила взгляд на второе кресло. Оно пустовало. Газовый обогреватель вернулся на прежнее место.
— Ни с кем, бабуля. Я подумала, что ты спишь.
— Я слышала, что ты с кем-то разговаривала. Я смотрела на тебя. С кем-то по имени Гарриет.
— Нет, бабуля, я только… — Я не смогла договорить и лишь беспомощно развела руками. — Наверно, я просто думала вслух.
Теперь бабушка повернула голову и долго смотрела на пустовавшее перед газовым обогревателем кресло. Ее лицо было похоже на маску, столь же непроницаемую и бесстрастную, как лицо статуи. Она долго смотрела на это кресло, затем настороженно спросила:
— Андреа, с тобой в этом доме не случались галлюцинации?
Ее слова попали в самую точку, будто она из ружья выстрелила. Наши взгляды встретились, и мы долго смотрели друг на друга. Мне было интересно, что ей известно.
Наконец я отвела глаза и тихо сказала:
— Бабуля, я просто думала вслух. Гарриет — моя лучшая подруга в Лос-Анджелесе. Когда у меня возникают трудности, я всегда разговариваю с ней. — Я нервно захихикала. — Черт возьми, бабуля, разве ты никогда не разговариваешь сама с собой?
Ее лицо стало мягче, и на нем появилось выражение озабоченности.
— Бедняжка, здесь тебе не очень хорошо, правда? Ты покинула Лос-Анджелес в такой спешке, села на один их этих реактивных самолетов и примчалась сюда, на другой конец света. Я однажды прочитала статью в «Манчестер Гардиан» о том, что ученые, кажется, называют биологическими ритмами. Все дело как раз в этом, дорогая. Твои биологические ритмы совсем расстроились. Могу спорить, что из-за этого у тебя еще расстроился желудок, правда?
— Но…
— У меня то же самое. Посмотрим, вот это должно помочь.
Бабушка оперлась руками о подлокотник и, ворча, поднялась на ноги. С помощью трости она дошла до серванта, этого неисчерпаемого склада запасов, и достала бутылочку без этикетки с белой жидкостью.
— Она мне всегда помогает, — сказала бабушка и, пыхтя, направилась на кухню. Когда бабушка вернулась, в руке у нее была большая ложка, в которую она налила щедрую порцию белой жидкости.
