— Бы-нь, бы-нь! — певуче позвала хозяйка, выйдя с ведром; напоив бычка, она опять ушла в дом, по-прежнему не взглянув на Якова, не сказав ни слова, — будто его и не было вовсе.
Лесник вернулся неожиданно быстро, энергичный. Легким шлепком отпустив лошадь, он выставил на стол две поллитровки, положил сдачу, весело крикнул:
— Кла-авк!
Она не замедлила выйти, неодобрительно покосилась на бутылки.
— Ну?
— Жена, — кивнул Тимофей Якову и, сочтя такое представление достаточным, объяснил, теперь уже ей: — Вот человек из Пензы. У нас пожить охотится. Ты как?
— Вы уже без меня столковались, чего ж спрашивать? — неопределенно, не соглашаясь и не отказывая, отозвалась Клавдия, маленькие свежие губы ее упрямо отвердели.
— Да я вас не стесню! Мне ведь ничего особенного не надо! — заторопился Яков, стараясь смягчить хозяйку. — Насчет молока там…
— Все подписано, — перебил Тимофей и, поиграв смоляными вытянутыми бровями, спокойно распорядился: — Тащи там чего, на скорую руку. Да квасу не забудь.
Клавдия молча ушла. Яков с некоторой опаской посмотрел ей вслед.
— Строгая она у вас.
— Кто, Клавка-то? — Тимофей ухмыльнулся. — Характер показывает. А ты чего выкаешь-то?
— Да так, с непривычки.
— Брось, не люблю. Да не больно я тебя и старше-то. — Он оценивающе оглядел Якова. — Тебе сколько? Четвертная-то есть?
— Двадцать шесть.
— А мне — тридцать первый, только-только четвертый-то разменял.
Хозяйка принесла початую сковородку жареной в яйцах рыбы, миску соленых огурцов и ушла снова. Яков спохватился, нагнулся над чемоданом.
— Я тушенки набрал, говяжья.
— Сиди, — без интереса отмахнулся Тимофей. — Ей вон и отдашь, в хозяйстве сгодится.
Во второй заход, все так же помалкивая, Клавдия принесла эмалированный, запотевший от холода чайник с квасом, каравай подового хлеба, вилки; семенящая за ней маленькая Рая, по-прежнему стараясь не смотреть на чужого дядю, поставила на скамейку два граненых стакана.
— Молодец, дочка! — похвалил Тимофей. — Дело знаешь.
— Выучишь, — сказала Клавдия, присев сбоку и взяв на колени дочку.
Тимофей промолчал, разлил водку, стукнул стаканом о стакан.
— Ну, давай — со знакомством.
Яков примерился — доза была для него велика, хотел спросить, почему не налили хозяйке, и промолчал. Чтобы не смотреть, как ловко, одним махом, выпил муж, она отвернулась.
— Ты чего это половинишь? — удивился Тимофей.
— Не могу, привычка. У нас насчет этого строго.
— А у нас вольно! — беспечно засмеялся Тимофей, смачно похрустывая огурцом.
— Больно уж вольно, — вставила Клавдия.
Тимофей опять смолчал, только покосившись на жену, потянулся налить по второй. Яков решительно запротестовал:
— Мне хватит, все.
— Дай ты человеку поесть, — вступилась Клавдия, хотя что-что, а уж закусывал Яков от души.
— Хватит так хватит, — согласился Тимофей.
Он выпил один, принялся за рыбу, выплевывая кости прямо на землю, поросший черной щетинкой подбородок его замаслился.
— Так ты, значит, машинистом?
— Да, машинист.
— На паровозе?
— Нет, на электровозе.
— Вон как! А мне, язви их, все электричество провести не могут. Я уж и столбы сам поставил.
— Без электричества, конечно, плохо, — поддакнул Яков.
— Летом-то еще ладно, темнеет поздно. А зимой надо бы. — Тимофей глотнул ледяного кваса, довольно крякнул и простодушно кончил: — Намерзнешься в лесу, придешь по-темному, только и удовольствия: тяпнешь да с бабой пораньше завалишься.
Клавдия густо покраснела; гневно блеснув потемневшими глазами, она резко поднялась, унося дочку прямо с куском рыбы в руках.
— Зря ты так при женщине, — осторожно упрекнул Яков.
— А чего? — чуть опешив, искренне удивился Тимофей. — Чай, житейское. Что она — девка, что ли?
В глубине души неприятная сцена покоробила Якова, в довершение он немножко захмелел и не удержался, припугнул:
— Смотри, будешь так относиться — без жены останешься. Найдет кого поласковей.
— Чего?.. Да кому она с дитем-то нужна? Их вон, девок-то, сейчас — хоть пруд пруди. Не-ет. У нас в деревне насчет этого строго. Случись чего, — черные цыганские глаза Тимофея глянули трезво и жестко, — разговор короткий. Топор вон, и голову напрочь!..
