Разум и революция - страница 28
Падение германского государства Гегель объясняет противостоянием феодальной системы новому порядку индивидуалистического общества, которое пришло ей на смену. Возникновение этого порядка объясняется в контексте развития частной собственности. Феодальная система в ее исконном виде соединяла частные интересы различных сословий в подлинную общность. Свобода какой-либо группы или индивида по существу не противоречила свободе целого. Однако в современную эпоху «исключительное право собственности» полностью разобщило частные потребности.23
Люди говорят о всеобщем характере частной собственности, как будто это присуще всему обществу и, следовательно, выступает как интегрирующий фактор. Однако на самом деле, говорит Гегель, эта всеобщность — всего лишь абстрактная юридическая фикция; в действительности частная собственность остается «чем-то обособленным», не имеющим никакого отношения к целому.[95] Среди собственников возможно только одно единство — искусственное единство универсально применяемой законодательной системы. Тем не менее законы упрочивают и систематизируют лишь существующие анархические условия частного собственничества и, таким образом, превращают государство в институт, существующий ради удовлетворения частных интересов. «Владение появилось раньше, чем закон, и возникло оно не из законов, но то, что было приобретено, превращалось в законное право ... Поэтому по своей исконной правовой основе немецкое государственное право является по существу частным правом, а политические права в Германии — законными владениями, собственностью».[96] Государство, в котором антагонистические частные интересы главенствуют во всех областях, не может именоваться истинной общностью. Более того, Гегель заявляет, что «стремление превратить власть государства в частную собственность есть не что иное, как путь к распаду государства, к уничтожению его в качестве силы».[97]
Однако государство, подпавшее под власть частных интересов должно по крайней мере выглядеть как истинная общность, дабы предотвратить всеобщую войну и с одинаковой силой защитить права на собственность, которыми обладают все его члены. Таким образом, общность превращается в независимую силу, стоящую над индивидами. «Каждый индивид хочет жить так, чтобы благодаря государственной власти его собственность оставалась в безопасности. Государственная власть предстает перед ним как нечто чуждое, существующее вне его».[98]
В этот период Гегель столь резко критикует структуру современного ему общества, что проникает в сам механизм, с помощью которого государство превращается в самостоятельный организм, возвышающийся над индивидами. Он несколько раз перерабатывает памфлет, посвященный германской конституции, причем последний вариант свидетельствует о явном ослаблении его критической позиции. Постепенно «высшая» форма государства, призванная заменить устаревшую (каковой является Германия), превращается в абсолютное государство или державу. Гегель требует создания действенно имперской армии, освобожденной от контроля сословий и подчиненной единому имперскому командованию, а также централизации всего управления, финансов и законодательства. Надо отметить, что идея сильного централизованного государство в ту пору была прогрессивной, нацеленной на то, чтобы освободить производительные силы, скованные существовавшими тогда феодальными порядками. Четыре десятилетия спустя в своей критической истории современной государственности Маркс подчеркивал, что централизованное абсолютистское государство было шагом вперед в сравнении с феодальными и полуфеодальными государственными формами. Следовательно, призыв к созданию такого государства сам по себе не является признаком того, что критическая установка Гегеля ослабевала. Мы считаем, что это ослабление проявляется скорее в тех выводах, которые Гегель делает из своей идеи абсолютного государства. Кратко поясним.
В статье о германской конституции Гегель впервые говорит о явном подчинении права силе. Гегель стремился к тому, чтобы освободить свое централизованное государство от всех и всяческих ограничений, которые могли бы помешать его действенности, и поэтому государственный интерес он ставит выше права. Это хорошо видно в его замечаниях, касающихся внешней политики этого идеального государства.
