Разум и революция - страница 20
Однако на протяжении того же самого периода его жизни и даже в одних и тех же сочинениях тональность постепенно менялась, и принятие человеком социальных и политических отношений, мешающих его полному развитию, Гегель начинал рассматривать как историческую «судьбу» человека, как крест, который надо нести. Его просвещенный оптимизм и трагическое восхваление потерянного рая сменяется обращенностью к исторической необходимости. Историческая необходимость породила пропасть между личностью и государством. Поначалу они пребывали в «естественной» гармонии, достигнутой свободой, и человек не был властелином общественного развития. Чем «естественнее» была эта изначальная гармония, тем легче ее могли разрушить неконтролируемые силы, правившие тогда социальным миром. «В Афинах и Риме успешные войны, рост благосостояния, знакомство с роскошью и лучшими условиями жизни породили военную и имущественную аристократию», которая уничтожила республику и привела к полной утрате политической свободы.[56] Государственную власть захватили привилегированные люди и группировки, а основная масса граждан была вынуждена преследовать лишь свои частные интересы безотносительно к общему благу; отныне «право на неприкосновенность собственности» стало всем, что они имели.[57]
Стремясь постичь всеобщие законы, управляющие этим процессом, Гегель с неизбежностью пришел к анализу роли общественных институтов в историческом развитии. Один из своих исторических фрагментов, написанных после 1797 года, он начинает основополагающим заявлением о том, что «неприкосновенность собственности — это стержень, на котором вращается все современное законодательство»,[58][59] а в своем первом наброске памфлета о конституции Германии (Die Verfassung Deutschlands) (1797—1799) утверждает, что за существующее политическое разобщение ответственность несет исторически сложившаяся форма «буржуазной собственности» (buerger- liches Eigentum).' Более того, Гегель утверждал, что
социальные институты исказили даже сугубо личные отношения между людьми. В Theologische Jugendschriften содержится важный фрагмент, названный Die Liebe, в котором Гегель утверждает, что окончательной гармонии и единению любящих существ мешает «приобретение собственности и обладание ею, равно как привилегиями». Он поясняет, что влюбленному, «который должен смотреть на своего возлюбленного как на обладателя собственности, надлежит почувствовать и его особенность», противоборствующую общности их жизни, особенность, которая состоит в том, что его бытие связано с «мертвыми вещами», которые не принадлежат другому и с необходимостью остаются за пределами их единства».8
Институт собственности в данном случае Гегель связывал с тем фактом, что человек вынужден жить в мире, который, несмотря на то, что он сформирован его познаниями и трудом, больше не принадлежит человеку и противостоит его внутренним потребностям — жить в чужом мире, в котором жизнь человека разрушена. Так Theologische Jugendschriften представляют самое раннее изложение идеи «отчуждения» (Entfremdung), которой было суждено сыграть решающую роль в будущем развитии философии Гегеля.
В первом рассмотрении религиозных и политических проблем у Гегеля красной нитью проходит мысль о том, что утрата единства и свободы — исторический факт, — представляет собой характерную особенность современной эпохи и является фактором, характеризующим любые условия частной и общественной жизни. Гегель утверждает, что утрата свободы и единства с очевидностью заявляет о себе в многочисленных конфликтах, которыми изобилует жизнь человека, и, особенно, в его конфликте с природой. Этот конф- [60] ликт, превративший свободу в некую враждебную силу, которую человеку надлежало одолеть, привел к антагонизму между идеей и реальностью, мыслью и действительностью, сознанием и существованием.[61] Человек постоянно обнаруживает, что он отвергнут миром, который враждебен и чужд его устремлениям и желаниям. Как в таком случае восстановить гармонию между миром и возможностями человека? Сначала Гегель отвечал как богослов. Он считал, что христианство выполняет основополагающую задачу мировой истории, наделяя человека «абсолютным» средоточием и придавая жизни конечную цель. В то же время Гегель видел, что богооткровенная истина Евангелия не согласуется с ширящимися общественно-политическими реалиями этого мира, так как Евангелие обращалось к индивиду в его оторванности от общественно-политических связей; его основная цель заключалась в том, чтобы спасти именно человека, а не общество или государство. Поэтому религия не может решить эту проблему, равно как теология не может представить принципы, позволяющие восстановить свободу и единство. В результате Гегель постепенно отходит от богословских вопросов и идей и обращается к философским.
