Разум и революция - страница 19

власть была разделена на личное правление герцога и правление феодальной олигархии, отстаивавшей свои интересы. Тем не менее немецкое Просвещение, это слабое подобие английской и французской философии, разрушившей идеологический остов абсолютистского государства, проникло и в культурную жизнь Вюртемберга: герцог был учеником «просвещенного деспота» Фридриха II Прусского и в последний период своего правления склонялся к просвещенному абсолютизму. Дух просветительства распространялся в школах и университетах, которые он поддерживал. О религиозных и политических проблемах рассуждали языком рационализм XVIII века, превозносили человеческое достоинство, равно как право человека самому устраивать свою жизнь в борьбе со всеми устаревшими формами авторитета и традиции, прославляли терпимость и справедливость. Однако на молодое поколение, которое в ту пору посещало лекции Тюбингенского богословского университета — и среди них Гегель, Шеллинг и Гёльдерлин — больше всего производил впечатление контраст между этими идеалами и жалким состоянием германского рейха. Не было даже малейшего намека на то, что права человека займут достойное место в преобразованном государстве и обществе. Студенты распевали революционные песни, переводили «Марсельезу», сажали деревья свободы, протестовали против тиранов и их приспешников, но знали, что все это никак не влияет на по-прежнему неколебимые силы, державшие отечество в своей власти. Надеяться можно было бы только на самую незначительную конституционную реформу, которая могла лучше распределить власть между князем и сословиями.

В такой ситуации молодые люди жадно обращали взор в прошлое и, особенно, к тем периодам истории, в которых царило единство между интеллектуальной культурой человека и его общественной и политической жизнью. Гёльдерлин рисовал яркую картину Древней Греции, а Гегель воспевал древний город-государство, который местами даже затмевал возвышенное описание раннего христианства, вышедшее из-под пера студента-богослова. Мы видим, что в ранних богословских фрагментах Гегеля в обсуждении религиозных проблем время от времени прорывается интерес к политике. Гегель страстно пытается ощутить ту силу, которая в древних республиках порождала и поддерживала живое единство всех сфер культуры и способствовала свободному развитию народных сил. Обэтой скрытой силе он говорит как о Volksgeist: «Дух народа, его историю, религию и степень политической свободы, которой он достиг, нельзя отделить друг от друга, как в том, что касается их влияния, так и в том, что касается качества, они сплетены воедино...».[54] О Volksgeist Гегель говорит почти так же, как Монтескье о народном esprit general, усматривая в нем основу для утверждения его общественно-политических законов.

«Народный дух» не воспринимается как некая мистическая или метафизическая сущность, но предстает как единство природных, технических, экономических, нравственных и интеллектуальных условий, определяющих историческое развитие народа. Обращаясь к этой исторической основе, Монтескье критиковал неоправданное сохранение устаревших политических форм. Гегелевская идея Volksgeist'а сохраняла такую же критическую направленность. Не вдаваясь в то, каким образом на богословских исследованиях Гегеля сказалалось влияние Монтескье, Руссо, Гердера и Канта, мы ограничимся изложением его основной идеи.

В своих исследованиях Гегель постоянно задается вопросом о том, какова истинная связь между индивидом и государством, которое больше не отвечает его способностям и существует как «отчужденный» институт, лишившийся деятельного политического интереса граждан. Такое государство Гегель характеризует посредством почти тех же категорий, какие использовал либерализм XVIII века; государство покоится несогласии граждан, определяет перечень их прав и обязанностей, защищает своих членов от внутренней и внешней опасности, которая может угрожать сохранению целостного единства. В своем противопоставлении государству индивид обладает неотчуждаемыми правами человека, которые государственная власть не может нарушать ни при каких условиях, даже если такое нарушение предполагает интересы самой личности. «Никто не может отказываться от права налагать на себя закон и нести ответственность за его исполнение. Если от этого права отказываются, человек перестает быть человеком. Однако государство не должно препятствовать ему в этом отказе, так как это означало бы, что человека силой заставляют быть человеком, и было бы насилием».