Она села к зеркалу и начала приводить в порядок лицо. В памяти всплыл тот вечер на прошлой неделе, когда Пол Хейнс излагал ей свой несусветный план заняться вплотную личной жизнью актеров, – и тут у нее в голове зашевелилась одна, пока еще смутная идея.
– Скажите мистеру Уилтону, что я хотела бы его видеть, – попросила она костюмершу.
Через несколько минут молодой человек постучался в дверь и несмело спросил:
– Разрешите?
Она встретила его ослепительной улыбкой и протянула ему обе руки:
– Нам столько всего нужно обсудить! Что вы делаете нынче вечером? Очень заняты?
Он густо покраснел.
– Вообще-то я собирался домой, к жене, но если нужно, я позвоню, предупрежу, что задерживаюсь.
– Вы женаты! – изумилась она. – Такой молоденький! Как же вас угораздило? – Она покачала головой с шутливой укоризной. – Может быть, жена согласится отпустить вас на пару часов, ну пожалуйста! Я хотела обговорить с вами наш злосчастный второй акт.
Через полчаса они уже сидели за столом у нее дома. Поначалу он так робел, что едва мог выдавить из себя слово. Естественный и свободный на сцене, в обычной жизни это был неуверенный в себе, неловкий юнец, который не знает, куда девать руки и ноги. Она усердно не замечала его болезненной застенчивости, ободряюще улыбалась, говорила с ним мягко, ласково, машинально пуская в ход весь арсенал годами наработанных приемов. И довольно скоро он начал оттаивать под влиянием уютной обстановки, ее чудесного голоса, превосходной еды и второго бокала бургонского. Ему с трудом верилось, что он ужинает с Мэри Фабиан – в ее квартире, с ней наедине!
Она закурила, подперев голову рукой. Огонь в камине отбрасывал на потолок гигантские тени и эффектно освещал ее профиль. Ее волосы отливали темным золотом старинных монет. Она была так проста в обращении, так доверчиво, открыто с ним говорила, и ему так нравилась эта комната, тяжелые шторы на окнах, приглушенный свет, необычный запах благовоний, которые она подсы́пала в камин… У нее он отдыхал душой. Она так его понимает! А как она слушает! Никто на свете так его не слушал, даже любимая жена.
– Знаете что, – сказала она ему, – сядьте-ка поближе к огню, возьмите сигарету и расскажите мне о себе все по порядку!
У него неожиданно развязался язык. Он стал рассказывать ей, словно давней знакомой, про то, как все начиналось, про свои тревоги и сомнения, про споры и ссоры с родителями.
– Мне кажется, вы видите во мне то, о чем другие и не подозревают, – признался он, – мою, если можно так выразиться, серьезную сторону. Как я в действительности отношусь к жизни. Я ведь принимаю все очень близко к сердцу. Мне много раз говорили, что при первом знакомстве я кажусь ужасно зажатым. Я всегда был такой, всю жизнь. Моя матушка, дай бог ей здоровья, никогда не понимала, почему меня так тянет к театру. А в вас я ощущаю невероятную поддержку! – Он смотрел на нее с обожанием. – Вам это покажется глупостью, – продолжал он, осмелев, – но с первого дня на сцене у меня была заветная мечта – когда-нибудь сыграть вместе с вами. Знали бы вы, сколько лет я бредил этим, мотаясь по провинциальным театрам!
– Не может быть – вы шутите! – улыбнулась она.
– Клянусь вам, это чистая правда. Когда я впервые увидел вас, лет пять назад, то сказал себе, как сейчас помню: «Вот настоящая актриса, вот талант, который несет людям счастье». Вы были просто бесподобны. С тех пор вы моя путеводная звезда, мой ангел-хранитель. Я стал все мерить вашими мерками, насколько я их себе представлял. Я твердо знал, что вы не станете мириться с посредственностью – ни в жизни, ни в профессии. Вы примете только самое лучшее. И я тоже люблю это больше всего на свете – театр то есть.
Она наклонилась вперед и дотронулась до его руки.
– Какой же вы славный, – пробормотала она, – мой милый Дон Кихот. – И снова откинулась в кресле, прижавшись щекой к подушечке.
Если он будет еще долго разглагольствовать, ей этого не вынести. Как можно столько молоть языком? Редкостный пустозвон! Подступившую зевоту она вовремя обратила в улыбку.
– Представьте, ваша история похожа на мою, – проникновенно произнесла она. – Во многом похожа. Ваши идеалы и принципы… Ваш подход к жизни мне очень близок. Все на алтарь искусства, а прочее – лишь звук пустой! Ах, как я вас понимаю! Я тоже боготворю сцену. Просто не мыслю себя без театра. Деньги, публика, успех – да разве в этом дело? Главное – творить, покорять все новые и новые вершины, вы согласны?
