Наверно, одиноко ей теперь, бедняжке. Молва не связывала ее ни с кем – с тех самых пор, как тот недотепа отчалил в Австралию. Впрочем, и в той истории было больше злобных наветов, чем правды. Главное – она целиком и полностью разделяет его взгляды на обновление театра, это факт. Поход за чистоту нравов – какой блестящий план! А если его начинание поддержит влиятельная столичная газета, то оно произведет фурор. Пол Хейнс войдет в историю как исполин, очистивший английскую сцену от скверны. И поможет ему в этом Мэри Фабиан. Ее красота и его мозги – беспроигрышная комбинация. По его прикидке, ей сейчас уже порядком за тридцать, у нее подрастает дочь. Конечно, эта дамочка не всякому по зубам. Но какая фигура! Надеть бы на нее бриллиантовое колье, а кое-что из одежды снять… Он предвкушал удовольствие от новой пьесы – по многим причинам.
Оставшись наконец одна в своей гримерке, Мэри Фабиан помянула посетителя недобрым словом: продержать ее столько времени после спектакля! И хоть бы извинился. Ужасный человек! Сидел как приклеенный, порол какую-то чудовищную ахинею про свои добродетельные ревю, а сам пялился на нее и облизывался, как будто она филе в мясной лавке.
– Скажите мистеру Карсону, что я освободилась, – велела она костюмерше.
Было уже за полночь, а ей даже не удалось поужинать! Поспешно скинув с себя сценический костюм, она принялась зачесывать волосы за уши.
– Бобби! – позвала она через стенку. – Бобби, радость моя!
В пятницу она высидела до конца дневной спектакль, и все это время у нее с лица не сходило каменное, непроницаемое выражение. К счастью, Пола Хейнса срочно вызвали в Манчестер, иначе она бы не вынесла его восторгов по ходу действия, жадного внимания к тому, что происходит на сцене. Она поплотнее укуталась в меховое манто, буквально зарылась в него, словно стремясь укрыться от посторонних глаз.
Этот актер, Мартин Уилтон, и впрямь оказался хорош. Слишком, непростительно хорош. Личность! На голову выше всех остальных. И такое живое лицо, рыжевато-каштановые волосы… Не совсем ее тип, но суть не в этом. Никакое мужское обаяние тут не поможет: в свой спектакль она его не допустит. Ни под каким видом. Слишком рискованно. Дать ему роль в новой постановке – все равно что подписать себе смертный приговор: он же всех затмит. Она сама неизбежно уйдет на второй план, ее просто никто не заметит.
Она и без того переживала не самый простой этап в своей карьере. Один неверный шаг, малейшая оплошность – и публика переключит внимание на других. Пойдут разговоры, что она повторяется, как старая заезженная пластинка, и, похоже, исчерпала себя. Нет, мальчишка не в меру хорош. Она живо представила себе вечер премьеры – как он сорвет главные аплодисменты. На поклонах она будет скромненько стоять в глубине сцены, понимая свое место, и с улыбкой посылать его вперед, к рампе. А наутро газеты будут наперебой петь ему дифирамбы: «Главным открытием премьеры стал мистер Мартин Уилтон». И так далее, и так далее.
Надо срочно что-то придумать. Любой ценой не дать ему получить эту роль. Но как? Задача нелегкая. Действовать нужно осмотрительно.
После спектакля она послала Мартину Уилтону короткую записку:
«Вы играли изумительно. Выше всяких похвал. Я хотела бы пригласить Вас поучаствовать вместе со мной в новом спектакле. Пьесу пришлю – прочтите ее сегодня же. Там есть для Вас отменная роль. Простите, что не зашла поздравить. Очень спешу».
Ей не хотелось сразу встречаться с ним лицом к лицу: он скорее всего лопается от самодовольства, а видеть это было бы невыносимо. Она села в машину и поехала домой, ломая голову, как бы поаккуратней от него избавиться.
Утром, перед первой репетицией, на которую был приглашен Мартин Уилтон, она получила телеграмму от Хейнса: «Задерживаюсь Манчестере вынужден пропустить репетицию решение отн Уилтона ваших руках».
Предвкушая победу, она скомкала в руке телеграмму и пошла на сцену.
– Мистер Хейнс еще в Манчестере, на репетиции присутствовать не будет. Все в сборе? Тогда начнем.
В восемь вечера, когда все намеченное на первый день было пройдено, у себя в гримерке она без сил рухнула в кресло. Репетиция подтвердила ее худшие опасения: мальчик был великолепен – ни единой осечки, и техника просто поразительная. Убить его мало!
