– Шмегеге[65], – сказал он, – есть для тебя работа. Девчонке Флугов надо замуж. – И, повторяя шутку, которая была в ходу промеж сватов, добавил: – Пора отрезать ей косы и подровнять бороду.
Либман приуныл. Насчет задания он не обманывался. Когда он был помладше, отец давал ему подзатыльник и велел больше пить молока и учить как следует Тору: «У тебя ни единого волоска, а у девчонок в твоем классе уже усы такие, будто они всю Гемару[66] наизусть выучили».
Ко всеобщему удивлению, Либман выдал ее замуж, да еще и с первого свидания. Родителям теперь лучше спалось: уже не нужно беспокоиться из-за хромого парнишки и девицы с огромным красным родимым пятном или, хуже того, о детях, у которых эгоизм и злоба прямо на лице написаны. Дела у Либмана вмиг пошли в гору. И какое-то время, пока соседи не начали шептаться, что, мол, из квартиры молодоженов доносится подозрительный шум и на людях они как чужие, – новоиспеченный сват грелся в лучах славы.
Гита давно уже стала для него ходячим укором. И когда Гита Флуг явилась под окна его гостиной и встала там, скрестив руки и притоптывая ногой, ничего хорошего для его дела это не сулило. Либман тяжко вздохнул. Помахал ей, приглашая в дом, и быстро провел по коридору. Гита другого и не ждала. И проследовала за ним в дальний кабинет с облезлой кушеткой и картотечным ящиком – мрачную каморку с окном в переулок.
Вот так Коротышка Либман, сват, и остался один на один с Гитой Флуг, а та требовала: раз он их связал, пусть теперь развязывает.
– Сорок лет назад, Гита. Самая первая моя пара.
– А почему на мне надо было тренироваться? Почему именно моей жизнью непременно нужно было пожертвовать, чтобы твое дело начать? – Она плюхнулась на кушетку, застеленную мятой простыней.
– Хороший результат, Гита. Даже для первого сватовства. Даже в то время. И вознаграждение я взял символическое, а то и вовсе никакого. – Он не сказал, о чем подумал: он тогда сотворил чудо. Ничего приятного ей он сказать не мог, поэтому сказал то, что мог сказать: – Сорок лет спустя поздно жаловаться.
– Спустя тридцать шесть, если точно. Восемнадцать в браке, восемнадцать в ожидании, когда Берл меня отпустит.
– Пусть тридцать шесть. Все равно большой срок – после стольких лет не приходят с жалобами.
Гита встала, приблизилась к Либману. Заглянула ему в глаза.
– Молоток, – сказала она. – В «Сирс»[67] поменяют даже молоток, который должен был прослужить всю жизнь.
– Дело в масштабе, Гита. Есть масштаб, который люди могут себе позволить.
– Так я заплачу, – сказала она. – Как за сватовство. Я заплачу, чтобы ты расстроил свадьбу, – точно так же, как ты ее устроил.
Ее глаз над лупой увеличивается в размерах, становится огромным и расплывчатым, затем удлиняется. Наконец зрение фокусируется, и Лили вглядывается. Такой Гита и знает ее – по мгновениям четкости, калейдоскопу вечно меняющихся частей, увиденных с другой стороны увеличительного стекла. Думая так, Гита пропустила мимо ушей гневную тираду Лили, после того как та сказала: «Упрямые волосы» – и включила машинку.
– То есть как это он не хочет вмешиваться? Он уже вмешался. В тот самый день, когда он познакомил тебя с Берлом, он вмешался. Скажи ему это, Гита. Скажи ему, что, когда Берла найдут мертвым, он сразу поймет, что это его касается.
– Не стану я этого делать.
– Тогда – план «Б». Дженнаро! – позвала Лили мужа. – Дженнаро! – крикнула она. – Иди сюда. – За занавеской, разделявшей комнату на салон и жилую часть, послышались шаги.
– Что? – спросил муж из-за занавески.
Гита приподнялась на локтях:
– Не надо, Лили. Не начинай пока. Даже в шутку, даже чтобы попугать. Потому что вдруг мне в самом деле захочется? Если мы так сделаем, то сделаем всерьез.
– Что? – спросил Дженнаро.
– Рис поставь. Свари рис на ужин.
Обе помолчали, слушая его удаляющиеся шаги. Потом Лили заговорила шепотом:
– Иди и объясни этому шибздику. Скажи этому свату, что лучше ему выбить из твоего мужа развод, иначе ты сделаешь так, что проблемы не будет. Скажи все, что ему надо знать, вдова Флуг. Потому что в твоей ситуации три выхода. Сват, двоюродный брат Дженнаро или заткнуться. Если ты ничего делать не хочешь, тогда не надо понапрасну время тратить, и твое и мое. Закрой рот и дай мне возможность поработать.
