Он долго рылся по карманам и, наконец, нашел кусочек мела, обычного мела, каким учителя пишут формулы на школьной доске, и, по мере того, как они углублялись в лабиринт коридоров – один коридор переходил в другой, разветвлялся на несколько – ставил на стене маленькие отметины.
- Мы не заблудимся? – забеспокоилась Комякова.
- Нет, - сказал Вахтер.—Я знаю эти места. Это на всякий случай, для страховки.
Дальше коридоры сделались довольно узкими, вдвоем не развернуться – Вахтер по-прежнему шел впереди. Тусклые, желтоватые лампочки светили по бокам, отчего лицо его стало отливать желтизной. Они шли так довольно долго.
- Куда мы идем? – спросила, наконец, Комякова.
- Наберитесь терпения, - сказал Вахтер.
Коридор в который раз разветвлялся на два рукава, в этом месте Вахтер остановился. И тут, в этот самый момент, совсем рядом, близко, кто-то позвал ее по имени. Голос был мужской, незнакомый. Потом имя повторили.
- Вам туда… - сказал Вахтер, указав на один из рукавов коридора. – Идите, я подожду.
И Комякова, робея, пошла по коридору в указанном направлении. По-прежнему, тускло светили желтые лампочки, коридор не расширялся и не сужался, но она чувствовала вокруг какое-то изменение, словно стены, сжимавшие ее, стали не такими плотными, не такими конкретными, а чуть размытыми. Вдруг, и этот коридор, с вроде бы размытыми стенами, резко оборвался и она очутилась в огромном помещении под высоким куполом, напоминающим станцию метро. Действительно, это было что-то подобное, потому что с двух сторон платформы, в разные стороны то и дело, но не останавливаясь, проносились поезда. Платформа была пуста, только на одной из скамеек, ближайшей к ней, сидел человек и смотрел в ее сторону. Она подошла.
Лет сорока, изможденный, небритый, в какой-то замасленной, рабочей куртке… Но в лице его было что-то такое, что заставило ее вздрогнуть.
- Ну, - сказал человек. – Садись, - он опять назвал ее по имени и подвинулся.
Комякова села.
Она никогда его не видела, только на фотографиях в семейном альбоме, да и тех было всего несколько. (Вообще-то, он был революционером. Рассказывали, Комякова уже не помнила, кто и когда – молодость невнимательна, что готовясь к выступлениям, он за ночь мог выпить два самовара чая, и был до того красноречив, что слушавшие его люди, готовы были пойти за ним следом куда угодно. А он шел по следам Ленина, конечно, Ленина…) Комякова смотрела на него сбоку и узнавала строение своего собственного черепа.
Они сидели так, не обмениваясь словами, но Комякова чувствовала, что их связывает нечто большее, чем слова.
- Мне надо работать, - сказал человек, а на самом деле самый настоящий дед Комяковой. – Если хочешь, пошли…
По лесенке они спустились к путям, там на рельсах стояла вагонетка. Дед стал толкать эту вагонетку в глубь туннеля. Комякова ему помогала. В туннеле было темно, но кое-где тоже светили тусклые, желтые лампочки. По соседним путям проносились поезда, обдавая их прогорклым ветром. Вагонетка вроде бы легко шла по рельсам, но чтобы ее толкать, надо было прилагать большие усилия.
- Устала? Сейчас будет перекур, - сказал дед и направил вагонетку в сторону.
В сумрачном помещении с низким, нависающим потолком собралось много таких же вагонеток и много людей, все в замасленной, как у деда одежде. Попадались и женщины, но определить их пол было возможно только по отсутствию растительности на лицах – черты их были грубы или огрублены каким-то общим, мрачным выражением. Тусклые, желтые лампы здесь отливали красным.
Достали папиросы, самокрутки, они горели то там, то здесь, как зловещие огоньки. И тут раздался грохот. Нет, это не был шум поезда, это, скорее, было похоже на взрыв или землетрясение. Посыпалась земля и мелкие камни, поднялась пыль.
- Обвал! Обвал! – послышалось вокруг.
- Редко когда удается докурить, - сказал дед.
- Что это? – спросила Комякова.
- Обвал, - сказал дед. – Что-то опять не так наверху.
И вслед за другими он торопливо покатил вагонетку. Комякова пошла рядом.
- Он недоволен, - прошептал дед.
- Кто? – спросила Комякова.
Дед не ответил.
- Где О н? – спросила Комякова.
