Подобные слухи обрели новую почву, когда стало известно, что Петр III переводит ближе к Санкт-Петербургу несчастного Ивана, почти от рождения находившегося в заключении, и когда выяснилось, что император посетил его в тюрьме.
Этот поступок и в самом деле был знаменательным: признанный как наследник императрицей Анной, незаконно и насильственно изгнанный с трона Елизаветой, Иван являлся естественным преемником Петра, если предположить, а такое было вполне вероятно, что у Петра не будет наследника.
И потому нетрудно уже было распознать — точно так же, как по характерным воздушным течениям в атмосфере и по характерным скоплениям облаков на небе моряк распознает приближение бури, — так вот, нетрудно уже было распознать по колебаниям, так сказать, почвы под ногами неотвратимое приближение одного из тех землетрясений, во время которого шатаются троны и слетают с плеч коронованные головы. В разговорах людей звучали лишь жалобы, недовольный ропот, робкие вопросы, отрывистые высказывания; каждый, чувствуя, что такое положение не может продолжаться долго, старался прощупать соседа и узнать, что тот думает, чтобы высказать ему свои собственные мысли. Императрица, прежде грустная, стала озабоченной, и постепенно лицо ее вновь приобрело выражение спокойствия, за которым великие сердца таят грандиозные замыслы. Народ трепетал, слыша искусно посеянные слухи; солдат внезапно будили невидимые барабаны, которые, казалось, призывали их быть наготове; по ночам таинственные голоса кричали: «К оружию!» — и тогда в кордегардиях, в казармах, даже внутри дворцовых оград солдаты собирались, спрашивая друг друга:
— Что-нибудь случилось с нашей матушкой?
И, качая головой, грустно отвечали:
— Нет у нас вожака! Нет вожака!
Но все они ошибались: вожак был, было даже два вожака.
В армии в это время состоял один никому не известный дворянин, который владел лишь несколькими крепостными и имел братьев, служивших солдатами в гвардейских полках, тогда как сам он был адъютантом главного начальника артиллерии и при этом обладал прекрасной внешностью, огромным ростом и необычайной силой: он сворачивал серебряную тарелку, словно лист бумаги, ломал стакан, растопырив внутри него пальцы, и останавливал за заднюю рессору несущиеся во весь опор дрожки.
Его звали Григорий Орлов, и он был потомок молодого стрельца, которого, как мы рассказывали, Петр I помиловал в тот страшный день, когда с плеч слетели две тысячи голов и на виселицах закачались четыре тысячи трупов.
Его четырех братьев, служивших, как только что было сказано, в гвардейских полках, звали Иван, Алексей, Федор и Владимир.
Екатерина обратила внимание на Григория. Уже в то время эта неутомимая в любви женщина смотрела на красивых мужчин тем опытным взглядом, каким барышник смотрит на хороших лошадей.
Императрице представился случай дать красавцу Орлову доказательство того, что она проявляет к нему интерес.
Генерал, адъютантом которого был Григорий Орлов, считал себя официальным любовником княгини Куракиной, одной из самых прелестных придворных дам.
Орлов же был ее тайным любовником, хотя, называя его тайным любовником, мы ошибаемся, поскольку об этой связи знали все, за исключением того, кто более всего был заинтересован о ней знать.
Неосторожность влюбленных открыла ему все.
Орлов, впав в немилость, ждал ссылки в Сибирь, но чья-то невидимая рука отвела наказание, нависшее над его головой.
То была рука великой княгини: Екатерина тогда еще не стала императрицей.
Счастье никогда не приходит в одиночку. Однажды вечером некая дуэнья, как в испанских комедиях, приложив палец к губам, сделала Орлову знак следовать за ней.
Эту дуэнью, которая в царствование Екатерины пользовалась немалой известностью, связанной с тем, как незаметно она приглашала следовать за собой и как, призывая к молчанию, таинственно прикладывала палец к губам, звали Екатериной Ивановной.
Когда рассказываешь о подобных драмах, следует называть даже второстепенных персонажей, чтобы историка не обвинили в том, что он всего лишь романист.
Орлов последовал за ней и был осчастливлен; быть может, тайна не усиливает счастья, но, по крайней мере, обостряет любопытство. Орлов так привык к своей прекрасной незнакомке, что, когда он узнал ее во время какой-то публичной церемонии, почтение отнюдь не заняло места любви.
