Он положил птенца на землю и подсел к костру. Филиненок встал, защелкал клювом и что-то протрещал себе под нос. Я сделал вид, будто ничего не заметил.
«Добрый вечер», — церемонно поздоровался Скотобоец.
Мы ответили не менее учтиво.
Он мотнул головой в сторону птенца: «Очень хороший. Очень редкий».
Я саркастически рассмеялся: «Это ñacurutú — филин. Тоже мне редкость».
Скотобоец обиделся: «Это очень ценная птица. Более редкая, чем тату каррета. Я хотел оставить ее себе».
Он выжидательно уставился на меня. Я не отрываясь смотрел в огонь.
«Но если она вам нужна, так и быть, отдам».
«А что ты за него хочешь?»
Этого вопроса Скотобоец ждал, но, услышав его, он словно растерялся и не смел облечь мечту в слова. А какая она, я знал. Наш гость пошевелил палкой горящие угли.
«Твой нож», — смущаясь, пробормотал он.
Совсем скоро нам предстояло навсегда покинуть Чако, а нож особой ценности не представлял: в Асунсьоне такие продаются на каждом углу. Я протянул его Скотобойцу и унес филиненка, чтобы его покормить.
Это было наше последнее приобретение в Пасо-Роха. Утром мы двинулись в обратный путь: через пять дней в эстансию Элсита должен был прилететь самолет, чтобы забрать нас в Асунсьон.
30. Переезд бродячего зверинца
Когда мы подъезжали к эстансии, густые облака, затянувшие багряное рассветное небо, прорезала молния. Стоявшая в этих местах последние две недели солнечная и сухая погода сменилась сильным дождем. Не прошло и нескольких часов, как ливень полностью размыл взлетную полосу у дома. Вечером Фаустиньо связался по рации с аэропортом в Асунсьоне и отменил рейс, которым мы должны были улететь на следующий день.
Прошла почти неделя прежде, чем полоса полностью просохла.
Наконец самолет прибыл. Мы разместили в нем броненосцев, каймана, носух, филиненка, остальных животных, вышли, чтобы попрощаться с хозяевами, — и тут появился индеец Спика с тремя птенцами попугая. К его огромной радости, мы не колеблясь согласились их купить. Последняя сделка была завершена. Фаустиньо попросил передать его родне в Асунсьоне большой кусок говядины. «Бедняги, — сочувственно вздохнул он. — Они даже не знают, что такое настоящее мясо из Чако». Элсита, неразлучная со своей сигарой, привела малышей, чтобы показать им, как мы будем взлетать. Комелли на прощание сердечно пожал мне руку. «Я поищу этого старика каррету, — пообещал он. — Если найду его раньше, чем вы уедете из Парагвая, примчусь с ним в Асунсьон собственной персоной».
Самолет взревел, мы захлопнули двери — и через два часа приземлились в Асунсьоне.
Первым делом побежали смотреть привезенных из Ита-Каабо и Куругуати животных, оставленных на попечение верного Аполлонио. Под его неусыпной опекой они чувствовали себя превосходно, а многие выросли и раздобрели так, что мы их с трудом узнали. Зверинец немного разросся: пока мы путешествовали, Аполлонио поймал для нас несколько опоссумов и разнообразных жаб.
Начинался самый трудный и муторный этап экспедиции. Животных следовало переселить в легкие дорожные клетки, предъявить, пересчитать и зарегистрировать на таможне. Чиновники из Министерства сельского хозяйства должны были подтвердить, что все наши питомцы здоровы и не занесут в Европу инфекции. Одновременно предстояло найти грузовые самолеты, которые согласятся доставить наш зоопарк и нас самих сначала в Буэнос-Айрес, оттуда в Нью-Йорк и, наконец, в Лондон, разобраться в запутанных и разнообразных правилах перевозки животных, удостовериться, есть ли у нас все необходимые документы, сертификаты и медицинские справки.
Кроме того, надо было кормить разросшийся зверинец и чистить клетки. Нам, как мог, помогал Аполлонио, но все равно забота о животных отнимала почти все время. Больше всего хлопот доставляли детеныши. Птенцу филина для нормального пищеварения требовалось не только мясо, но кусочки шерсти, хрящей, сухожилий и перьев, которые он, заглотив, отрыгивал катышками или комочками и так прочищал желудок. Аполлонио вместе с братом, служившим в поместье садовником, все свободное время ловили крыс и ящериц, мы мелко нарезали все, что они добудут, и кормили филиненка с рук. Птенцов тукана требовалось трижды в день потчевать ягодами и кусочками мяса; самостоятельно есть они еще не могли, поэтому мы засовывали им пищу в несообразно большие, кривые клювы и пропихивали в глотку.
