«Давай немного поспим, а когда взойдет луна, двинемся дальше», — предложил он.
Я расстелил у костра пончо, улегся, закрыл глаза, и мне приснилось, как гиганский броненосец перебегает дорогу прямо перед копытами Панчо.
Когда Комелли меня разбудил, над Чако висела серебристая полная луна, такая яркая, что можно было читать. Мы оседлали лошадей и неспешно поехали через кустарник. Вокруг стояла глубокая тишина; слышалось только, как позвякивает упряжь да шуршат случайно задетые на ходу ветки. Где-то вдалеке уныло заухал филин, под ногами неистово верещали сверчки — и тут же умолкали, заслышав стук копыт Панчо.
Примерно в полночь тишину прорезал высокий, пронзительный лай Дьябло. Он явно что-то нашел. Даже престарелый Панчо оживился: когда я погнал его через кусты, он неожиданно пустился в галоп и отважно ринулся вперед, раздирая завесу колючих ветвей. Мы с Комелли одновременно прискакали к месту, откуда доносился лай, спешились и бросились в заросли. Дьябло рычал и облаивал какое-то животное. Комелли отогнал пса, и мы увидели девятипоясного броненосца.
В ту ночь собаки нашли еще двух его девятипоясных собратьев, но больше никто нам не встретился. В четвертом часу мы устроили привал и проспали до рассвета.
Три дня и три ночи мы скакали по степи, продолжая поиски. Днем стояла нестерпимая жара. Мы давно выпили мутную кипяченую воду, которую взяли с собой из Пасо-Роха, а пополнить запас было негде: никаких источников или ручьев вокруг не было. Жажда становилась нестерпимой, как утолить ее в безводной степи, я не знал, и тут на помощь пришел Комелли. Он протянул мне очищенный от шипов отросток приземистого кактуса. По вкусу этот мясистый, сочный ствол напоминал огурец, но после него неприятно сводило рот оскоминой. Другое растение, которое тоже встречалось здесь на каждом шагу, понравилось гораздо больше. На вид оно было совсем не приметное — короткие тонкие стебли, редкие, тусклые листья, — но его клубни, похожие на большую репу, раздувались от жидкости, и достаточно было сжать кусок полупрозрачной мякоти, чтобы нацедить кружку приятного на вкус сока.
Мне казалось, что вокруг ничего, кроме колючих кустов, не растет, но Комелли умудрялся скрашивать наш унылый рацион подножным кормом. Он срезал белые, с приятным цикориевым вкусом, побеги тритринакса, которые, по его словам, настолько питательны, что годятся в пищу для кормящих матерей, учил меня распознавать съедобные и ядовитые ягоды. Однажды мы наткнулись на поваленное дерево, в котором угнездился пчелиный рой. Комелли хотел не церемонясь полезть за медом, но я предложил сначала выкурить пчел, чтобы они на нас не напали. В ответ мой спутник расхохотался. «В Чако, — объяснил он, — живут пчелы, которые жалят так, что мало не покажется, но эти — безобидные. Покружат, пожужжат, попугают, но вреда от них никакого». Мы раскололи ствол, вытащили огромные, истекающие медом соты, вгрызлись в них и съели подчистую все, включая воск, пыльцу и увязших в меду личинок.
Целыми днями мы искали гигантского броненосца, хотя Комелли считал, что это напрасный труд: броненосец, по его словам, покидает нору в основном ночью. Я же утешал себя тем, что мы увидим хотя бы признаки его присутствия. Действительно, нам удалось обнаружить несколько больших заброшенных нор, как две капли воды похожих на ту, что встретилась первой, — и ни одной живой. Ночью мы полностью полагались на собачий нюх. Собаки нашли волосатого броненосца, нескольких трехпоясных, однажды вечером они притащили лису. Но свежих следов гигантского броненосца никто из нас не видел.
Через некоторое время мы вышли к открытой равнине. Комелли с видом знатока утверждал, что тату каррета почти никогда не выходит из своего укрытия в кустах, поэтому ехать дальше бессмысленно. К сожалению, нам ничего не оставалось, как вернуться.
В Пасо-Роха нас встретили Чарльз и Сэнди. Мы уселись вокруг костра, начали рассказывать о нашем путешествии, и тут на стоянке появился Скотобоец. Смущенно улыбаясь, словно стесняясь, что ему приходится тратить время на такую ерунду, он нес большого, пушистого филиненка с огромными желтыми глазами, непривычно длинными ресницами и непропорционально большими ногами. Его было трудно заподозрить в особой нежности к птенцам, но сейчас Скотобоец старался нести свою добычу как можно бережней, поскольку надеялся продать птицу нам.
