Тюрьма находилась за чертой города в пустыне. Это было огромное подземное пространство с узкими лазами в потолке, стенами, сложенными из крупных камней, и песчаным полом. Каждому заключенному выдали только штаны и шкуру. Мы дышали затхлым воздухом в сумраке, похожем на полумрак перед восходом солнца, которого мы никогда не увидим. Я осмотрелся вокруг и растерянно произнес: здесь я останусь до последнего вздоха. Заключенные проявили ко мне интерес, спросив о моем преступлении. Они расспрашивали меня, а я их. Я понял, что все мы сидим за убеждения, за политику. В каком-то смысле это меня утешало, если человека в моем положении вообще могло что-либо утешить. Это были исключительно свободолюбивые люди, которым претила сама атмосфера разложившегося общества. Они выслушали мою историю, и один из них произнес:
— Даже иностранцев…
Ни один из них не был безбожником, что, надо сказать, наказывалось отсечением головы. Вся их вина состояла в том, что они критиковали некоторые действия правителя, попирающие справедливость и свободу человека. Среди них я заметил старика, которому было за восемьдесят лет, пятьдесят из которых он провел за решеткой, куда попал еще во время правления прежнего короля. Немощное тело старика, в котором едва теплилась жизнь, распласталось на шкуре. Я понял, что он потерял чувство и память: не осознавал, где находился и что с ним произошло. Кто-то сказал:
— Ему можно позавидовать.
Нисколько не сомневаясь, я согласился со сказанным.
Наши мысли кружили вокруг вопроса: каково место человека в этом мире?
— Счастливой страны не существует.
— Страдание есть общий язык всех народов.
— Мы запутались между ужасной действительностью и неосуществимой мечтой.
— Но есть же лучшие страны.
— Они тоже несчастливы.
— А земля Габаль?
На этом волшебном слове мое сердце екнуло, и я с болью вспомнил свою потерянную цель. Я спросил:
— Что вы знаете о ней?
— Не больше остальных: говорят, что это родина совершенства.
Я озабоченно спросил:
— Не читали ли вы каких-нибудь книг о ней? Не встречали ли того, кто бы там побывал?
— Нет, слышали только это.
— Кто же сможет воплотить мечту?
— Человек — это всего-навсего человек.
Мне наскучил этот разговор. Надоели страдания и обманутые надежды. Я подумал про себя:
— Теперь мир для меня — только эта вечная тюрьма.
В таком пожизненном заключении бесполезным казалось рациональное учение моего наставника шейха Магаги. Но вера моей наивной матери в предопределенность событий давала мне успокоение, словно эта философия была создана для заключенных на пожизненный срок. Смирившись с судьбой, я подумал: да будет воля Аллаха! Все, что со мной произошло, ниспослано им. Я похоронил надежды, распрощался с прошлым, настоящим и будущим. Единственная оставшаяся надежда для такого заключенного, как я, — похоронить надежду, приспособиться к этой удушающей могиле и взять в жены поглотившее меня полностью бесконечное отчаяние. Я отгоняю призраки Родины, матери, Арусы, детей и земли Габаль. Я привык к удушливому воздуху, наполненному одной только затхлостью, слабому свету, полумраку, вечно стоящему здесь, и к вездесущим насекомым — истинным хозяевам этого места. Страдание и скука были моими верными спутниками. Я начал погружаться в глубины, которым не было конца. Вокруг царила тишина, мучение входило в привычку, а из отчаяния я черпал удивительную силу выносливости и терпения. Тишину изредка пронзали голоса:
— Рассказывают об одном старом заключенном, который смог развить внутри себя такую силу, что ему удалось пройти сквозь тюремную стену, подобно звуку, и улететь в запредельное пространство.
Я со свойственным мне терпением благосклонно выслушал этот бред. Через день, или год, другой голос сказал:
— Между Хирой и Халябом может начаться война, и тогда мы снова поднимемся на поверхность земли.
Я прощал того, кто напомнил мне о земной поверхности, и спрашивал себя, когда же, наконец, и я потеряю рассудок, как тот безумный старик! Я падал все глубже и глубже. Я потерял чувство времени, потерял смысл жизни, история для меня перестала существовать. Я не знал, какой шел час, день, месяц, год. Черты лица стерлись, собственный возраст стал для меня загадкой. Я так постарел, что потерял счет своим годам. Не было зеркала, в котором я мог бы увидеть себя, и только товарищи могли рассказать мне, каким я стал отвратительным и грязным. В этом мрачном мире счастливыми себя чувствовали только паразиты и насекомые. Наверное, поколения, века и эпохи сменяют друг друга, а мы здесь находимся в небытии с его вечным величием. Вот так… Вот так… Вот так…
