Пушкин — либертен и пророк. Опыт реконструкции публичной биографии - страница 72

Цензурное разрешение на альманах было получено Дельвигом 3 декабря 1827 года; «Стансов» не было среди дозволенных к печати произведений Пушкина[433]. Цензурное разрешение на публикацию первого номера «Московского вестника» датируется 9 января 1828 года[434]. «Вестник» поступил в продажу месяцем позже «Цветов», и Пушкин, забирая стихотворение из уже составленного Дельвигом альманаха и посылая его в журнал, понимал, что публикация стихотворения несколько откладывается.

Между обнародованием «Стансов» (осень 1827 года) и его первой публикацией (январь 1828 года) Пушкин работает над посланием «Друзьям» («Нет, я не льстец, когда царю / Хвалу свободную слагаю»), где он объясняет свою позицию, выраженную в «Стансах».

Упреки в сервилизме адресовались Пушкину еще до того, как «Стансы» получили публичную известность. Но тогда, в первую половину 1827 года, они исходили не от друзей. «Стансы» обострили взаимоотношения с друзьями. По всей видимости, это были друзья не столько из петербургского окружения поэта, сколько из оставленной поэтом Москвы, скорее всего Катенин и Вяземский.

Катенин обратился к Пушкину со своим посланием «Старая быль» 27 марта 1828 года (XIV, 8), но его невысокое мнение о природе пушкинского либерализма, цитированное выше, относится к более раннему периоду.

Об ухудшении взаимоотношений поэта с Вяземским во второй половине 1827 года мы можем судить по косвенным признакам, таким как, например, прекращение переписки между друзьями более чем на полгода с момента отъезда Пушкина из Москвы. По позднему свидетельству Вяземского, Пушкин затаил на него обиду за критический отзыв о «Цыганах»[435]. Но, как нам представляется, были и более серьезные поводы для ухудшения взаимоотношений между старыми друзьями: конец 1827 года — пик оппозиционных настроений Вяземского, и очень вероятно, что та часть послания, где отводятся упреки в сервилизме, была адресована в том числе и Вяземскому.

Черновая редакция стихотворения «Друзьям» в качестве важнейшего содержит мотив «клеветы» («Я жертва мощной клеветы»). Можно понять это так, что в период «допечатного» обращения «Стансов» (начало сентября 1827 года — середина января 1828 года) среди друзей циркулировал некий клеветнический и весьма обидный для поэта слух. Между тем смысл послания «Друзьям» состоит в утверждении свободного характера того исторического оптимизма, который поэт испытал после возвращения из ссылки после встречи с императором; как уже совсем прозрачно Пушкин выразился в черновой редакции послания «Он ‹император› не купил хвалы» (III, 644). Следовательно, самым болезненным для поэта было то, что свободный характер его «хвалы» ставился под сомнение. Именно таким образом отозвался о «Стансах» А. М. Тургенев (1772–1862, родственник А. И., Н. И. и С. И. Тургеневых, мемуарист) 10 января 1828 года, посылая список «Стансов» приятелю, жившему в провинции, А. И. Михайловскому-Данилевскому:

А. М. Тургенев к числу друзей поэта не принадлежал, при этом он посылает приятелю в провинции не просто не опубликованное пушкинское стихотворение, но и сопровождает его «биографическим» комментарием. Это указывает на то, что «Стансы» широко разошлись в списках и что переданный Тургеневым слух к январю 1828 года стал общим достоянием.

Нет ничего удивительного, что в таких условиях поэт вынужден оправдываться и что оправдание это в первую очередь адресовано тем, чьим мнением Пушкин дорожил более всего, то есть друзьям. Но вероятно и то, что «Стансы» содержали в себе нечто такое, что задевало не только А. М. Тургенева, но и его родственников — братьев Тургеневых, а вместе с ними Вяземского.

«Стансы» своей строкой «И был от буйного стрельца / Пред ним отличен Долгорукой» отсылают не только к знаменитому эпизоду, когда Яков Долгорукий порвал некий несправедливый указ Петра Великого и был за это не только прощен, но и поощрен великодушным монархом. В свете прозрачной параллели «Петр — Николай» проступает еще одна: Долгорукий — Н. И. Тургенев.