Из моих Записок сохранил я только несколько листов и перешлю их тебе только для тебя (XIII, 291).
Вместе с тем из текста этого письма следует, что в день отъезда из Михайловского, 3 сентября, АЗ — вопреки нащокинской версии — уничтожены не были. Правда, процитированное письмо Вяземскому содержит упоминание об уцелевших «нескольких листах» АЗ, которые поэт, конечно, мог бы уничтожить и позже. Между тем Пушкин еще раз возвращается к вопросу о своих воспоминаниях о Карамзине в письме к Вяземскому от 9 ноября 1826 года:
Сей час перечел мои листы о Карамзине — нечего печатать. Соберись с духом и пиши (XIII, 305).
Отметим при этом, что Пушкин, вопреки обещанию, данному Вяземскому, так ничего ему и не послал. Более того, можно предположить, что потребность в сообщении, будто АЗ уничтожены, была вызвана вопросом Вяземского, адресованным Пушкину вскоре после смерти Карамзина: «Сестра твоя сказывала, что ты хотел прислать мне извлечения из записок своих относительно до Карамзина. Жду их с нетерпением» (от 13 июля 1826 года. — XIII, 289). Скорее всего, воспоминания о Карамзине в это время еще написаны не были.
Но и к 9 ноября, то есть тогда, когда Пушкин известил Вяземского, что «перечел ‹…› мои листы о Карамзине», воспоминания о Карамзине написаны не были. Как показал В. Э. Вацуро, созданы они позже, a именно в конце ноября — декабре 1826 года[333]. И когда воспоминания были завершены, Пушкин опубликовал их сам, не прибегая к помощи Вяземского, — в составе «Отрывков из писем, мыслей и замечаний» в «Северных цветах» на 1828 год.
* * *
Итак, противоречия в пушкинских сообщениях об уничтожении автобиографических записок лишь отчасти снимаются, если мы предположим, что эти высказывания характеризуют не единый творческий замысел, а относятся к разным автобиографическим произведениям. И если кишиневский дневник Пушкин действительно уничтожил сразу после того, как узнал о восстании, то рассказ 1830 года об уничтожении АЗ является в чистом виде мистификацией. Дело в том, что уничтожать особенно было нечего, поскольку АЗ закончены не были и не представляли собой чего-либо цельного, подлежащего уничтожению.
Существует укорененная в науке о Пушкине точка зрения о том, что свои АЗ поэт начал писать в Михайловском под влиянием известий о «Записках» Байрона[334]. Мы решаемся предположить, что не только желание Пушкина писать свои АЗ возникло под влиянием Байрона, но и пушкинская версия об их уничтожении родилась под влиянием известий о том, что «Записки» Байрона были сожжены. Сведения о попытках публикации байроновских «Записок» и драматическая история их уничтожения появились в русской периодике как раз накануне того, как Пушкин приступил к работе над АЗ. Так, первое сообщение о байроновских «Записках» появилось в 21-м номере журнала «Сын Отечества», вышедшем в июне 1824 года; здесь говорилось:
Из Англии пишут, что любители литературы с нетерпением ожидают появление биографии Лорда Бейрона, написанной им самим, и присланной им к другу его Томасу Муру. Пишут, что он произносит в ней строгий суд над самим собою (1824. № 221. С. 40–41).
Статьи в «Сыне Отечества» — конечно, не единственный, но наиболее вероятный источник сведений Пушкина о «Записках» Байрона. Именно здесь подробно рассказывалось о том, как Томас Мур уничтожил рукопись Байрона, выкупив ее у издателя за две тысячи фунтов (№ 222. С. 95).
Хорошо известно, что Пушкин уничтожение «Записок» Байрона считал оправданным. Это видно по его письму к Вяземскому:
Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона? чорт с ними! слава богу, что потеряны. Он исповедался в своих стихах, невольно, увлеченный восторгом поэзии. В хладнокровной прозе он бы лгал и хитрил, то стараясь блеснуть искренностию, то марая своих врагов. Его бы уличили, как уличили Руссо — а там злоба и клевета снова бы торжествовали. Оставь любопытство толпе и будь заодно с Гением. Поступок Мура лучше его Лалла-Рук (в его поэтическом отношенье). Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции. — Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости, она в восхищении.
