В конце 1832 года только что назначенный товарищ министра просвещения С. С. Уваров предложил свою знаменитую формулу: «Православие, самодержавие, народность»[669]. Вольно или невольно, формула Уварова включала в себя осуждение важных элементов идеологического наследия Петра, поскольку всеми своими составляющими была направлена против Петра как врага православной церкви, во-первых, самовластного тирана, во-вторых, ответственного за раскол нации, в-третьих. В основе формулы Уварова лежали антипетровские воззрения Карамзина, выраженные с наибольшей полнотой в «Записке о древней и новой России», где Петр последовательно изображался как враг:
православия («Ничто не казалось ему страшным. Церковь российская искони имела главу сперва в митрополите, наконец в патриархе. Петр объявил себя главою церкви, уничтожив патриаршество, как опасное для самодержавия неограниченного. Но заметим, что наше духовенство никогда не противоборствовало мирской власти, ни княжеской, ни царской: служило ей полезным оружием в делах государственных и совестью в ее случайных уклонениях от добродетели. Первосвятители имели у нас одно право — вещать истину государям, не действовать, не мятежничать, — право благословенное не только для народа, но и для монарха, коего счастье состоит в справедливости»)[670],
самодержавия (по мысли Карамзина, Петр представлял не самодержавную власть, а «самовластие»: «Петр, любя в воображении некоторую свободу ума человеческого, долженствовал прибегнуть ко всем ужасам самовластия для обуздания своих, впрочем, столь верных подданных. Тайная канцелярия день и ночь работала в Преображенском: пытки и казни служили средством нашего славного преобразования государственного»)[671]
и народности («Петр не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому, нужное для их твердости. Сей дух и вера спасли Россию во времена самозванцев; он есть не что иное, как привязанность к нашему особенному, не что иное, как уважение к своему народному достоинству. Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранные, государь России унижал россиян в собственном их сердце ‹…› К несчастью, сей государь, худо воспитанный, окруженный людьми молодыми, узнал и полюбил женевца Лефорта, который от бедности заехал в Москву и, весьма естественно, находя русские обычаи для него странными, говорил ему об них с презрением, а все европейское возвышал до небес»)[672].
Добавим, что «блестящей ошибкой» Петра Карамзин называет основание Петербурга. Вывод Карамзина о том, что «Петр ограничил свое преобразование дворянством» и разрушил связи между сословиями («Дотоле, от сохи до престола, россияне сходствовали между собою некоторыми общими признаками наружности и в обыкновениях, — со времен Петровых высшие степени отделились от нижних, и русский земледелец, мещанин, купец увидел немцев в русских дворянах»[673]), и стал основанием для новой идеологии, предложенной Уваровым и направленной на преодоление межсословного раскола.
Вне сферы действий правительства значительные усилия по созданию общенациональной идеологии во второй половине двадцатых годов предпринимали идейные наследники декабристов — любомудры. Парадоксальным образом и на определенный период их идеология, оппозиционная установкам правительства в либеральное александровское царствование, стала близка националистическим установкам правительства императора Николая. И Пушкин не случайно по возвращении из ссылки в сентябре 1826 года попадает в круг любомудров, с которыми до этого его связывает лишь самое поверхностное знакомство. Характерно, что тогда же поэт стал налаживать свои отношения с властью.
Любомудры, в недалеком будущем ставшие славянофилами, вслед за Карамзиным видели в Петре фигуру, ответственную за раскол нации. И так же, как для историка, символом этого раскола был для них Петербург. Как об этом писал недоброжелательный современник:
В одном, впрочем, они (славянофилы. — И. Н.) сообща и единогласно сознавали настоятельную необходимость, в окончательном истреблении и уничтожении Петербурга, как города нерусского, басурманского, источника, и притом исключительного, невероятных зол и, сверх того, живого памятника ненавистного им Петра. ‹…› В силу славянофильских верований не подлежало сомнению, что рано или поздно, не сегодня, так завтра, волны Балтийского моря зальют Петербург…
