В мире всё было неправильно. И всё шло к неминуемой гибели. Это Хрол знал точно и чувствовал по всему.
– Сволочи! – грозил он с крыльца увесистым кулаком; и его угроза в равной мере относилась и к албанцам, которые резали в Косове сербов, и к американцам, которые бомбили деревни в Ираке, и к собственному правительству, которое всё никак не могло справиться с обнищанием народа, и к местной власти, допустившей такой разор и запустение в окрестных полях. – Сволочи, трибит-твою!..
Иногда к нему приезжали сыновья с невестками и внуками. Но, погостят день-другой, сходят на материну могилку, невестки и внучки посадят там цветочек и – снова в свои городские квартиры. У сыновей была другая жизнь. Что им, позабывшим запах земли и леса, до его доли-печали? Никто не мог разделить с ним эту его тоску. Но одиночество вовсе не угнетало Хрола. Он жил в нём спокойно и сосредоточенно, и вправду, как боец в одиночном окопе, зная свою задачу и свой маневр.
– Внуков жалко… – шептал он, глядя, как в поле пропадает, пыля и прощально поблёскивая стёклами, машина которого-нибудь из сыновей – Ивана, Петра, Фёдора, Степана, Никиты, Сергея или младшего Алексея, который, похоже, устроился в жизни лучше всех.
После уезда очередного сына он дня на три-четыре запивал. Иначе нельзя, оправдывал он себя на могиле жены, сердце может лопнуть.
С пылающими глазами и всклокоченными волосами, цепляясь ногами и плечами за мебель и дверные косяки, он выскакивал на крыльцо, становился на верхнюю доску, – оттуда была видна дорога, Черкасовский большак, далеко-далеко виден, – и грозил туда кулаком, и кричал:
– Трибит-твою! Варвары! Поработители! Взяли? Взяли Хрола Сазонова? А во вам!..
Но этого ему было мало. Немного погодя он взбирался ещё выше и начинал неистово звать:
– Люди! Ворочайтесь! Люди! Вас же обманули! Карп! Соседушка! Тётка Акулина! Иван! Кому поверили?! Трибит-твою!..
Но, никого на дороге не дождавшись, даже своего верного фронтового товарища и друга Ивана Петушка, он вдруг обессиленно ронял голову, и его сотрясало первое рыдание. Хрол вдруг понимал, что он тут, в Краснотынке, один, что с ним остались только покойники на кладбище, а живым их Краснотынка уже не нужна, кончилась их Краснотынка, всё… Догорела свечечка до полочки… И среди тех, кого он только что звал, живых тоже уже нет. Ни кузнеца Карпа, умевшего выковать даже иголку, ни тётки Акулины, которая всю жизнь проработала в колхозе свинаркой и которой при выходе на пенсию колхоз подарил резиновые сапоги, и теми подаренными ей сапогами она так дорожила, что, когда старухи открыли сундук, чтобы обрядить покойницу, рядом с саваном нашли резиновые колхозные сапоги, ни тракториста Ивана по прозвищу Шкалик, который всегда, безотказно, всего-то за четвертинку водки, хоть и в полночь, чтобы не увидел председатель, распахивал их огороды. И, вспомнив это и ужаснувшись своему одиночеству и беспомощности, он бежал в поле и ложился там – умирать.
Умирал он долго, мучительно. Стеная и рыдая. А потом затихал. Засыпал.
Просыпался потому, что его находил конь Грач и начинал хватать за лицо и одежду мягкими замшевыми губами. Конь теребил его и дышал в лицо и на руки тепло и сочувственно. Значит, просыпаясь и приходя в себя, думал Хрол, рядом и ещё одна живая душа – Чичер. Чичер – старая, как и он сам, рыжая дворняга. Подобрал он его когда-то давно, на станции, возле лесопилки, маленьким брошенным и никому не нужным щенком, привёз домой в кепке. Кепку, новую, ещё с картонкой, щенок ему в дороге обмочил… «Ты что ж наделал? Чичер ты этот!..» И точно, Чичер лежал рядом. Из клевера торчала его голова с поднятым ухом. Чичер скалился, улыбался белыми, как вымытая галька, зубами и посматривал по сторонам – охранял.
– Грач! – сипел он, простуженный и больной, уже зная, что проваляется теперь в постели с неделю, а то и больше, и все домашние дела будут пущены под откос. – Чичер! Трибит-твою!.. Зачем же вы меня сюда, ребятушки, привели?! Вы что же, смертушки моей хотите? А ну-ка, домой! До-мо-ой!
И он брёл домой. Спотыкался на муравейниках, хватался за траву, оглядывался, правильно ли идёт, и не заведут ли его «ребятушки» ещё куда…
