Через два часа, выпив еще два скотча, Джан легла в постель, но уснуть не смогла.
Одна, черт бы его побрал!
Она взбила подушки и устроилась поудобнее. Вини лучше себя.
Ей к этому не привыкать. Это она во всем виновата — в том, что вышла из себя, в том, что не удержала Клейборна, даже в том, что напугала котенка и тот потерялся в тумане. Гнев женщины, которую отвергли, хуже ада.[86]
Только он не отверг ее. Все, что он сделал, — это сказал правду. Она действительно хотела его, но это было не только желание вскружить ему голову — тем самым она хотела отвлечь его от картины. «Безумная леди» — хорошая характеристика для нее самой. Она, наверное, безумна, раз не видела, что он и вправду хочет ее защитить.
Но от чего? Намеки и догадки — не доказательство. Может быть, есть что-то еще, чего он не сказал ей?
Возможно, Рой знает?
Включив лампу возле кровати, Джан потянулась к телефону, стоявшему на тумбочке. Набрала номер Роя и стала ждать.
Никто не отвечал.
И ответов на ее вопросы не было.
Она положила трубку, выключила свет, натянула на плечи одеяло. Как ни странно, она испытала облегчение оттого, что ей не удалось поговорить с Роем. Скорее всего, он сказал бы то же самое — попытался бы отговорить ее от съемок в «Безумной леди». Может быть, она и в самом деле безумна, но не настолько же. Пока у него и у Клейборна не найдется других аргументов, никому не удастся ее сломить. Ей слишком многое пришлось испытать. Пять лет. Посмотри правде в глаза — ты ведь не молодеешь. Тебе еще через многое предстоит пройти, так что не сворачивай с пути. Ведь ты же не хочешь закончить никем, как Конни. Бедная Конни…
Бедная Конни тем временем развлекалась.
Или это ею развлекались?
Впрочем, не важно. Так или иначе, она отлично проводила время. Или собиралась отлично его провести, как только этот умник оператор наведет фокус на ее промежность. Вероятно, придумывает разные шуточки, поглядывая на нее, а она уже умирает под этим освещением.
Умирает, но и живет.
Потому что в кои-то веки хоть кто-то обратил на нее внимание. В студии Лео было еще семь человек, и все они не сводили глаз с Конни, точнее, с некоторых мест Конни. Какой-то клоун с ручной камерой облюбовал ее бедра, гримерша втирала какое-то липкое красное средство ей в щеки, осветитель следил за тем, чтобы ее лицо ярко выделялось на черном фоне. Помощник звукооператора подвешивал микрофон над ее головой, звукооператор присел на корточки возле аппаратуры и настраивал громкость, тогда как сам Лео — продюсер, режиссер и художник-постановщик, ответственный за установку декораций в этой маленькой студии, — одобрительно ее рассматривал. Шестой человек — если, конечно, эту волосатую голую обезьяну можно было назвать человеком — тоже отвечал за установку кое-чего, что являлось его неотъемлемой собственностью. И когда другие закончат, за дело примется он.
Ладно, может, это и не предел мечтаний — быть запертой в бунгало в Бойл-Хайтс для ночной съемки в порнофильме. Но кому какое дело?
Мне до этого есть дело, кому же еще? Мне, Конни. Хотя бы потому, что они все меня разглядывают.
Сейчас ее разглядывали они, а потом будут разглядывать на экране зрители. Не только руки, ноги или лодыжки — всю ее. И что с того, что этими зрителями будет кучка грязных стариков, которые станут смотреть на нее, положив шляпы на колени; по крайней мере ее увидят. Здесь никто не выражал недовольства размером ее груди и не пытался сделать так, чтобы ее лицо не попало в кадр. Для такого фильма можно было бы обойтись и японской резиновой куклой или даже моделью Годзиллы, однако Лео выбрал именно ее, потому что разглядел в ней талант, как только ее увидел.
Конни откинулась назад. Сейчас начнется. Оператор кивнул Лео, тот подал знак звукооператору, и обезьяна приготовилась по команде переместить свой банан в кадр.
— Все готовы? — спросил Лео.
Конни подмигнула ему. Лео — не Марти Дрисколл, но это не имело значения. Важно было то, что она играла главную роль в своем первом художественном фильме.
Клоун, заведовавший светом, выступил вперед с хлопушкой (название, которое, как она надеялась, было всего лишь фигурой речи).
