Когда пришел Даво, я сидел за кухонным столом, потягивал ароматную сигарету и бездумно глядел в окно. Он тревожно всмотрелся в меня и сердито нахмурился.
— Ты не должен был меня пугать своей наскоро придуманной историей, которая шита белыми нитками. Венедиков, ты не прав! И если ты мстишь за вчерашнее, то знай: я ни в чем не виноват!
Я попытался было убедить его, что мне действительно было плохо ночью, что жизнь моя висела на волоске, но он продолжал смотреть на меня недоверчиво. Наконец он тоже подсел к столу и вытащил себе сигарету из моей пачки.
— Ты просто устал, расстроился, перепил, наконец. Ведь годков-то уже много. К тому же эта твоя беспорядочная жизнь. Тебе уехать бы куда-нибудь, например, в горы. Хочешь, я закажу тебе комнату в Доме творчества в Пампорово?
Что-то дрогнуло у меня в душе: "Снова тот край. Может, оттуда мне удастся заскочить в К.?" Но я покачал головой.
— Да нет, не хочу. Нет смысла. Я собираюсь в августе на море, а до этого съезжу дней на десять к матери.
Даво взглянул на меня с нескрываемым удивлением.
Через некоторое время мы вышли из дома и направились в клуб. Когда мы спускались по лестнице, он вдруг остановился и сказал:
— Корнелия вернулась из Берлина. Вчера приходила в редакцию. Спрашивала о тебе.
— Вот как? — невольно вырвалось у меня.
Я ожидал, что Даво продолжит рассказывать о манекенше, но Даво прокашлялся и хрипло сказал:
— Помнишь ту сумасшедшую, ну, тогда, у Корнелии? Недавно я встретил ее перед ВИТИСом, и она похвасталась, что ее приняли на режиссерский факультет. Даже показала свою фамилию в списках принятых. Из ста шести человек приняли только семь, и она — единственная девушка. Если, конечно, ее действительно зовут Петрана Груева!
Я обернулся. Вместо Даво на лестнице стояла тоненькая девушка с голубыми глазами, в выцветших джинсах и серой мужской рубашке с закатанными рукавами.
— Ее так и зовут! — убежденно кивнул я, задумчиво улыбаясь. — Значит, на этот раз она поступила и уже не вернется… побежденная.
— Что ты говоришь?
Я ничего не ответил, лишь толкнул дверь и первым ступил на тротуар. Меня охватило странное волнение: "Молодец, Пепа!" — произнес я про себя, а потом добавил с горечью: "Некоторые предпочитают быть побежденными, но не "убиенными". Хорошо, что ты не из их числа!"