Наконец я нашел такое положение, при котором не чувствовал боли, — я перевернулся на живот и свесил голову вниз. Так я лежал, прижавшись левой частью груди к кушетке и испытывая облегчение. И вдруг, распластавшись, как паук, сосредоточенно созерцающий темно-красный ковер, покрывающий пол моего кабинета, я увидел над собой белые пушистые облака, ощутил пряный аромат трав, устилавших склоны тихой родопской ложбины. Я как бы слился с природой, вознесся над суетой и мелкими житейскими проблемами и неудачами. Неожиданно в воздухе запахло цветущими липами…
Только что прозвучал приговор: пять лет за умышленное вредительство в шахте. Я первым вышел на улицу из горного управления, но Нора догнала меня и повела к своей приятельнице, у которой она остановилась. Мы молча сидели в чужой квартире, тупо уставившись в одну точку. Жаккардовый ковер на полу был наполовину свернут, и на пожелтевших газетах, устилавших пол, сушились цветки липы. Сквозь прозрачные шторы в комнату заглядывали лучи послеобеденного солнца. На Норе было надето платье лимонного цвета, выгодно оттенявшее ее смолисто-черные волосы…
Я осторожно пошевелился, чтобы вновь не вызвать сердцебиения, затем приподнял голову и опустил ее на подушку…
Как хорошо, что Нора и Михаил вновь сошлись после всех обрушившихся на них невзгод! Интересно, как они встретят меня? На прошлой неделе, когда я был в Смоляне, я не решился к ним заехать. Наверное, я уже и не узнаю некогда пыльный провинциальный городишко. Возможно, они снимают все ту же квартиру, ведь Михаил устроился на флотационный завод. Дал бы он знать, что знает о том, что произошло между нами? Вряд ли. Он ведь такой тонкий, чуткий человек…
А может быть, мне и впрямь стоило поехать в К. и рассказать Михаилу все, как есть, по-мужски? Но какая от этого польза? Меня охватило умиление от своей готовности быть справедливым и добрым. Стоит поискать бай Миладина, когда я выздоровею. Наверное, он уже вернулся из Варны. Я расскажу ему обо всем без утайки, покаюсь в том, что не разыскал его, когда он вернулся из-за рубежа. А потом мы посмеялись бы над своей одинаковой участью и я почувствовал бы себя бодрым и свежим, как после очистительной сауны.
Я подтянул ноги к подбородку и ощутил, что они потеплели — в них стала поступать кровь. Меня вдруг стало клонить в сон, мелькнула мысль, что хорошо бы перебраться на кровать, но не было сил подняться, я всего лишь выдернул из-под себя краешек одеяла и, завернувшись в него, погрузился в глубокий сон.
Проснулся я поздно, вещи в кабинете тонули в полумраке. Окно по-прежнему было закрыто, солнечные лучи не проникали сюда, так как комната выходила на север. Я пощупал пульс — сердце билось ритмично и спокойно, что меня озадачило. Свершилось поистине чудо — несколько часов ободряющего сна сделали свое дело. Все же я решил позвонить Даво и попросить его зайти ко мне, объяснив это тем, что ночью я почувствовал себя плохо и, возможно, придется вызывать врача. Потом распахнул окно и жадно вдохнул хлынувший в комнату воздух. Наверно, от того, что я вновь встал на ноги, а может, от вида внутреннего дворика, где играли дети и бегали собаки, где мирно беседовали на скамейке старушки, меня вдруг охватило чувство неимоверного счастья, мне захотелось свистнуть по-озорному, отчего мальчишкам во дворе станет приятно.
С чувством умиления осмотрел я свою обширную, удобную и довольно-таки неприбранную квартиру, потом вошел в ванную, принял душ, побрился, рассматривая себя в зеркале и с радостью убеждаясь, что на лице моем не отразились следы ночного переживания. Потом открыл холодильник. Была пятница, и пищевые запасы в холодильнике поубавились, а раковина была заполнена грязной посудой. Но я отыскал старую выщербленную чашку, сварил себе кофе и налил в нее. Потом съел остатки сыра и закурил сигарету — я не решился сделать это до завтрака. Теперь я был абсолютно убежден в том, что все отшумело и больше уже не повторится. Все переживания казались незначительными, суета вокруг сценария — никчемной. Мне обязались заплатить за мой труд, а что касается славы — так я и не ждал ее от кино, театральный мир относился ко мне, известному драматургу, с уважением.
