С этими словами он открыл свой короб и вытряхнул из него все содержимое, расцветив пол яркими, нездешними красками. Он не предлагая ничего в отдельности, просто выставил напоказ, а ему было что показывать. Он владел всеми богатствами мира.
— Кому что надо, на любой вкус, краси-и-во и дешево, — тянул он заученные фразы. И, опустив глаза, перебирал с какой-то равнодушной покорностью шуршащую, переливающуюся пестроту. У него не было сил разыгрывать перед нами представление.
Бабушка минуту молчала; ослепленная этим великолепием, она боялась упустить хоть слово, но понимала индуса с трудом. Обретя наконец дар речи, бабушка разразилась бурной тирадой.
— Господи! Ты только глянь! Такой красоты я в жизни своей не видывала! Да что он там лопочет? Ничегошеньки не понимаю. — И, повернувшись к индусу, продолжала: — Я, мистер, тоже по-английски не очень-то. Боже мой, мистер, да у вас тут несметные сокровища!
Бабушка присела возле и, точно благословляя, распростерла руки над пестрыми ворохами. Она безмолвно любовалась, затаив дыхание, чудным зрелищем, потом плавно опустила руки, пальцы ее, вспархивая, касались то одного, то другого одеяния.
— Примерьте, что вам захочется, добрая леди. Пожалуйста, примерьте.
Думая, что ослышалась, бабушка повернулась ко мне.
— Можешь надеть, что тебе нравится, — подтвердил я.
Бабушка взглянула на маленького торговца, словно хотела увериться, не шутит ли он.
— Но у меня нет денег, мистер, — сказала она. — Совсем нет.
Индус раскладывал товар как заведенный. Он как будто не слышал бабушку и не глядел на нее.
— Померьте. Платья такие краси-и-вые.
Бабушка какой-то миг колебалась, не зная, чему отдать предпочтение.
— Да надень ты наконец что-нибудь! — понукнул я ее.
— Все, что угодно, добрая леди, — бубнил торговец. — Найдется и для вас, и для дома.
Бабушка ела глазами все это великолепие. Наконец осмелилась и двумя пальцами извлекла из груды алую блузку, встряхнула ее и приложила к груди. Посмотрела на себя, потом на нас, ища в наших глазах одобрение. Придерживая блузку подбородком, одной рукой разгладила ее, а другой чисто женским движением откинула упавшие на лицо волосы. И замерла, ожидая нашего приговора.
— Очень краси-и-во, — протянул однотонно индус.
— Очень! — подхватил я.
Мне не терпелось увидеть бабушку во всех этих чудесных нарядах.
— Кра-си-во, — прошептала бабушка по слогам, точно первый раз выговаривала это слово.
Потом она вдруг выпрямилась, стала выше ростом и закружилась в быстром танце по кухне.
— Господи Иисусе! Добрые люди скажут, совсем бабка рехнулась. Смотрите на меня! Смотрите все! Хоть на бал поезжай в королевский дворец!
Бабушка совсем разошлась. Бросила блузку на пол, схватила желтую мохеровую шаль, накинула ее на плечи и павой поплыла перед нами, напевая что-то. Водрузила на голову зеленую шляпку, надела белые перчатки, потом синий шерстяной жакет, подвязалась пестрым фартуком. Она пела, кружилась, всплескивая руками и встряхивая головой, немного смущенная, счастливая, упоенная этой нежданной радостью.
Но бабушка не перемерила и половины нарядов — годы взяли свое: остановилась, упала на постель и в изнеможении закрыла глаза.
— Спрячьте, мистер, все ваши платья, — проговорила она, едва переводя дыхание. — У меня нет денег, и я ничего не могу купить.
Маленький торговец опять как не слышал. Он что-то все перебирал, перекладывал и как-то очень уж безнадежно тянул свою песню:
— Купите вот это, добрая леди, — коснулся он пары медных подсвечников. — Очень краси-и-во. И очень дешево.
— У меня нет денег, мистер.
— Или эту картинку. Видите, со спасителем. Очень дешевая.
Бабушка отрицательно покачала головой, отдыхая от бурной пляски.
— Вот что вам подойдет, добрая леди. — В руках индуса очутилась маленькая, обтянутая искусственной кожей коробочка с дюжиной серебряных ложек. — Берут нарасхват. Всем очень нравятся. Не могу напастись, — говорил он безо всякого выражения. — Берите, добрая леди. За полцены отдам.
— Да замолчишь ли ты наконец? — вдруг вспылила бабушка и села на постели, разбив вдребезги сонное безразличие индуса. — Мы очень бедные. У нас ничего нет. Сейчас же замолчи!
