А Лаура в это время уже набирала номер телефона Хосе Игнасио. Ночью она действительно бежала из дома – опять благодаря няне – и бродила по улицам до утра.
Хосе Игнасио обнял ее, дрожащую от холода и волнения, маленькую, с заплаканными глазами.
– Я приходил к тебе домой, но меня выгнали.
– Нам надо бежать, Хосе Игнасио.
– Лаура, но…
– Давай убежим вместе, подальше отсюда. Я все равно никогда не вернусь домой.
– Разумеется, нет.
– Тогда уедем из Мехико!
– Мы должны хорошенько все обдумать, милая. Надо проконсультироваться с адвокатом. Ты ведь несовершеннолетняя.
– Но я боюсь, что мама меня найдет!
– Не беспокойся, моя любимая, никто нас не разлучит. Я отведу тебя к бабушке Мати, и там ты пока поживешь.
– Без тебя?
– Пока я не найду адвоката, нам надо быть осторожными. Мне придется скрывать, что я знаю, где ты.
– Ну хорошо, Хосе Игнасио. Пусть будет все так, как ты скажешь.
Хосе Игнасио привел Лауру к донье Мати как раз в тот самый час, когда вся семья Карено переживала за роженицу Перлиту. Накануне ее отвезли в роддом, держалась она молодцом, только сожалела, что рядом нет Маркоса.
– Не беспокойся, я постараюсь его найти, – пообещал Герман.
– Но где? Он сказал, что едет за город ремонтировать какую-то аппаратуру.
– Ах да… Но, может, он вернется этой ночью. Доктор отпустил Маркоса из клиники, и вскоре он, взволнованный, вбежал в палату к Перлите.
– Маркое, дорогой! Посмотри на сына, – голос Перлиты был слаб, но лицо ее излучало такое счастье, что у Маркоса больно сжалось сердце.
– Любимая! Я уж и не думал, что доживу до этого дня… Ох, прости! Это от волнения. Сам не знаю, что говорю.
– Я назову его Маркосом, как тебя. И не возражай. Тревога о Перлите осталась позади, и все внимание донья Мати переключила на Лауру.
– Сейчас ты должна хорошо питаться, – повторяла она, подсовывая Лауре то пироги, то фрукты. – Наверное, это не та пища, к которой ты привыкла, но твоему ребеночку она должна понравиться.
– Ну что вы, донья Мати! Я сегодня впервые спокойно спала. Вы, может, не поверите, но мне никогда и нигде не было так хорошо, как у вас!
Никто не верил Хосе Игнасио, что он и в самом деле не знает, где скрывается Лаура.
– Конечно, он знает. Но спрятался за юбкой своей матери, чтобы досадить нам. Я сейчас же звоню в полицию, – неистовствовала Лорена.
– Подождем несколько дней. Я уверен, она вернется, – пытался сдержать супругу Альберто.
– Будешь ждать, пока она принесет ребенка от этого подонка? Нет, Альберто, полиция займется ее поисками.
Дон Густаво надеялся все-таки вызвать внука на откровенный разговор:
– Пойми мою боль, Хосе Игнасио, скажи, где Лаура. Обещаю сохранить это в тайне. Мне только надо знать, что Лаура жива. Ведь вы оба – мои внуки, и я помогу вам с адвокатом. Когда вы поженитесь, отпадет и нужда прятать Лауру.
– Вы странный, сеньор дель Вильяр. Двадцать лет назад ваш сын был в таком же положении, но вы предпочли оставить меня без отца.
– Ты же знаешь, я очень жалел об этом. А тобой я восхищаюсь. Ты готов рисковать всем, чтобы защитить Лауру и ребенка.
– Да, я женюсь на ней, не сомневайтесь. Но вам я могу сказать только одно: я не знаю, где Лаура.
То же самое отвечал Хосе Игнасио и Марии, когда она донимала его своими расспросами.
– Умоляю тебя, скажи, где она прячется. Ведь Лорена способна на все! Не сомневаюсь, она уже пожаловалась на тебя в полицию. Разве ты не понимаешь, насколько это для тебя опасно?!
– Это меня не интересует, – отвечал Хосе Игнасио, и уж тут он душой нисколько не кривил: все мысли его действительно были о том, как бы незаметно пробраться к дому крестного.
А в доме этом, пережившем на своем веку всякое, сейчас все складывалось на удивление благополучно. Перлиту уже выписали из роддома, и ее хорошенький пухленький ребеночек радовал многочисленных нянек – от доньи Мати и Хулии до Маркоса и дона Чема. А дон Куко пел очаровательному малышу свою колыбельную.
Приходила понемногу в себя и Хулия. Заботы по дому не тяготили ее, а радовали. По вечерам заглядывал Бенито, был тих и ненавязчив, но в то же время не скрывал, что готов терпеливо ждать, пока Хулия оправится от пережитого и, может быть, обратит внимание на того, кто ее преданно любит.