Разгадка такого поведения Приставкина обнаружилась много позже, спустя несколько лет, и оказалось, что не обошлось тут без Андрея Мальгина, того самого, кто написал когда-то в «Литгазете» невежественную статью об Эйдельмане, и кого, по словам Мальгина, «60 Эйдельманов» втоптали в грязь.
Работая теперь в комиссии, я заметил, что Мальгин зачастил вдруг к Приставкину, и, запершись, они о чем-то подолгу беседуют. Никакого значения этому я не придал: ну зачастил и зачастил. Ему удалось за это время сделать неплохую карьеру в журналистике, он стал редактором крупного столичного журнала, писатели были ему нужны, да и после той истории с его безобразной статьей прошло уже немало времени, самого Натана уже три года как не было в живых, что сейчас говорить? При встрече мы холодно кивали друг другу: «привет» — «привет». И все.
Но как выяснилось, Мальгина и Приставкина связывало в ту пору одно очень важное и секретное дело. Будучи близок к высоким московским кругам, Мальгин, взяв в союзники Приставкина, стал добиваться, чтобы вместо нового здания, где планировалось разместить Русский Пен-центр, с удобными кабинетами, с отелем для гостей (Центр до сих пор занимает убогое помещение), построили роскошные квартиры. Пробить это, конечно, было не просто, хорошее помещение Пен-центру требовалось позарез, но необходимый аргумент в пользу строительства элитного жилого дома у инициаторов затеи нашелся: многие известные писатели нуждаются в хорошем жилье. Такой довод при соответствующей поддержке влиятельных лиц, как видно, сыграл свою роль. При этом, понятно, требовалось, чтобы в списке будущих новоселов оказалось как можно больше громких писательских имен. Особого труда это не составило. Только Булат, я знаю, вселиться в новый дом отказался, сказал: «Зачем, у меня есть квартира». Сами же инициаторы, Приставкин и Мальгин, за бортом, разумеется, не остались.
Узнал я обо всем этом, спустя длительное время (историю несостоявшегося помещения для Русского Пен-центра рассказал мне его почетный председатель Анатолий Наумович Рыбаков), а узнав, с грустью подумал, какой же, видимо, страх, сам не ведая того, внушал я в ту пору этим двум людям. К их проекту у меня не было и не могло быть никакого интереса, квартиру имею великолепную, членом Пен-центра не состою, за хороших писателей, въезжающих в этот дом, только бы порадовался. Но Мальгин, помня позорную историю с его публикацией и редакционную летучку, на которой я под общий смех рассказал, как Эйдельман выправлял его безграмотную статью, выгребал из нее чушь и нелепицы, сумел, вероятно, внушить Приставкину, какой я опасный человек, как нужно меня остерегаться, как могу навредить их делу, и вообще лучше всего от меня отгородиться. Понятным мне стал и его нервный крик: «Не втягивай меня в разговор», и его постоянно взвинченное состояние.
Я еще продолжал оставаться членом комиссии, но, видя, что ничего в ней не меняется, мы продолжаем быть удобной ширмой, опубликовал в «Литературной газете» статью «Милосердие выше справедливости». Привел в ней слова заместителя председателя Конституционного суда Тамары Георгиевны Морщаковой: «Человек, чье ходатайство о помиловании не дошло до президентской комиссии, а в рабочем порядке отклонено аппаратом, вправе обратиться в Конституционный суд… Установив, что существующая процедура… не исключает произвола, Конституционный суд может предложить законодателю заполнить правовую нишу и разработать закон, который обеспечивал бы единый правовой порядок при рассмотрении всех без исключения ходатайств о помиловании». В Государственно-правовом управлении президента было организовано обсуждение этой статьи. Выступили видные юристы, работники суда и прокуратуры, члены комиссии. Сохранилась магнитофонная пленка. Член комиссии Лев Разгон: «Мы работаем вслепую. Что мы знаем об осужденном? В справке, которую мы получаем, приводятся две строчки из характеристики, выданной ему администрацией колонии: человек исправился и достоин помилования, или же нет, наоборот, не исправился. Почему? Оказывается, одет был не по форме, усмехнулся, не так ответил начальнику. И этого уже достаточно, чтобы администрация рекомендовала отказать осужденному в помиловании». Директор общественного центра «Содействие» Валерий Абрамкин: «Ученые МВД делят заключенных на три группы — „отрицательные“, „нейтральные“ и „положительные“, то есть те, кто сотрудничает с администрацией зоны. Но это отнюдь не критерий исправления человека, это лишь критерий управляемости им. В тестах, которые проводят американские психологи, „хорошая приспособленность к жизни в тюрьме“ показатель, наоборот, отрицательный. Если человек хорошо приспособился к тюремной жизни, значит, ему очень трудно будет на воле… В таком деле никак нельзя доверяться только бумагам. Но пока вопрос о помиловании осужденных, рассеянных по всей России, решается здесь, в Москве, ничего другого не остается. В бумагу вы заглянете, а в глаза человеку — никогда». Выступающие говорили, что максимальная децентрализация этой системы, наверное, позволила бы как-то решить назревшие проблемы. Предлагалось также разработать специальный закон о помиловании. Разумеется, регламентировать, в каких случаях человека надо помиловать, а в каких — нет, нельзя, дело это чрезвычайно тонкое, сложное, советчиками тут каждый раз могут быть только профессиональный подход и отзывчивое сердце. Но установить единую процедуру рассмотрения всех ходатайств о помиловании — действительно необходимо. Как же иначе защитить человека, ищущего милосердия, от чиновничьего произвола?
