— Выполнялся в сорок девятом году один коммерческий рейс через Дегир и Тангар. Летал я тогда на Дугласе. Посадка в Южногорске не планировалась, да в левом моторе вдруг давление масла упало, трубка маслопровода потекла, как потом выяснилось. Пришлось садиться на одном моторе в Южногорске. Провинциальный городишко, грунтовая полоса. Словом, глушь российская, а так за сердце взяло, хоть плачь. Ему повезло с этой посадкой, остался, а я не мог.
— Кому повезло? Кто остался?
— Да один русский солдат в Дегире, как он там оказался, черт его знает. Одно слово твердит по-английски: «Война, война», толком ничего рассказать не сумел. Ну а я по-русски, понятное дело, не мог с ним говорить. Попросился вывезти его куда поближе к России. Не должен был я брать его на борт, но отказать не смог. А тут вынужденная в Южногорске — повезло солдату.
— А как же Вы вернулись на родину?
— Тогда я еще не знал, что есть в этом мире тот, кто станет мне единственным другом, тот, кто все это время искал меня, и не верил в мою смерть. Это был мой бывший враг, немецкий ас Генрих Дитмар. Мне довелось встретиться с ним вновь в аэропорту Франкфурта. После войны Генрих оказался в ГДР, летал на Ил-18, часто бывал в России, разыскал моего бывшего командира полка. Он искал мои следы на Колыме, и не верил в то, что я погиб. Он рассказал мне, что многое на Родине моей изменилось, что я реабилитирован посмертно, он-то и помог мне вернуться домой, но это уже другая история.
— А Вы поддерживаете с ним связь? — спросил Николай Иванович.
— Конечно! Мы переписываемся, я бывал у него в гостях, он неоднократно приезжал ко мне. Мой командир, полковник Иванов, уже умер, все мои родные погибли в ту войну, и единственным близким мне человеком на этой земле остался Генрих. Вот, такая-то, ребята, история.
Из-за вершины восточной горы медленно поднималось солнце, рождая новый день. Он вставал над миром, чтоб сверкнуть искрой в бесконечной суете бытия и навеки кануть во тьму. Мы отправлялись в неведомое, туда, где бесследно пропала экспедиция профессора Мальцева, в те места, одно упоминание о которых наводило ужас на местных жителей, туда, где простиралась таинственная земля, которую называли Долиной смерти.
Нас провожали, как провожают обычно в дальний и трудный путь, и никто из нас, ни мы, ни наши друзья не знали, вернемся ли мы обратно. Мы уходили, чтоб заглянуть за грань бытия, за грань реальности, туда, откуда никто еще не возвращался.
Руководителем группы и штурманом нашего лайнера был Николай Иванович, мне же была доверена роль командира воздушного судна Ан-2, называемого в народе «кукурузником». Вторым пилотом был назначен Жан Поль, а в качестве бортинженера, как всегда в сложных и дальних командировках, с нами летел Рудольф Иванович. На него же возлагалась и вся основная работа по аэрофотосъемке, а также измерению геомагнитных и электрических полей.
— Вам горючего там хватит для выполнения работ? — спросил Василий Петрович.
— Хватит, — ответил Жан Поль, — в долине есть бочки с горючим, мы их еще прошлый раз, на Ли-2 завозили.
— Думаете, они там еще есть? — спросил кто-то из ребят.
— А куда они денутся? — сказал Николай Иванович. —К этой долине никто и приблизиться не посмеет, да и сторож у нас там имеется.
— Это кто, старуха Изель? — спросил я. Все засмеялись.
— Зря ржете, — сказал Николай Иванович, — старуха-то не простая, да и собачка при ней серьезная, чужих не подпустит.
Зверь, которого старуха Изель называла своей собачкой, был матерым серым волком. Как он прибился к старухе, и почему был так верен ей, никто не знал. Видимо, Изель имела особый дар общения с животным миром. Зверь не только охранял ее, но и кормил. По ночам он ходил на охоту, и если удавалось добыть косулю или зайца, он всегда делился своей добычей со старухой, так что она всегда имела к столу свежее мясо. Волк привык к членам экспедиции и пилотам, и относился к ним вполне дружелюбно, но ни дай Бог кому чужому забрести в эти места.
Кроме всего необходимого для выполнения работ, мы погрузили в самолет разнообразную утварь для старухи, весьма нужную в хозяйстве, одежду, матрацы, одеяла, продукты и, конечно же, корм для ее «собачки».
